В первый же день своего появления в Дубках Диц собрал все взрослое население на сход, так назвал эту акцию Петров, и сказал людям, что намерен превратить деревню в образцовый населенный пункт, а контингент проживающих сделать зажиточными фермерами, в том случае если они будут проявлять рвение и послушание властям. Говорил он в целом сам, но в трудных местах прибегал к помощи старосты. Народ слушал лейтенанта без особого воодушевления, считая, что в качестве «новой метлы» тот слишком уж рьяно взялся за дело. Предыдущий комендант Дубков Фриц Штайнер расстрелял для острастки школьного сторожа деда Никифора, который, приняв на грудь лишний шкалик, публично прошелся по материнской линии Адольфа Гитлера, и нещадно обирал людей, не заботясь о том, как они потянут суровую зиму.
Диц настрого запретил солдатам мародерствовать, разрешил крестьянам выполнять полевые работы и даже устроил приемные дни, когда крестьяне, он запретил называть их колхозниками, могли обращаться к нему с жалобами.
Жалобы были в основном на то, что солдаты отбирают последнюю скотину и насилует женщин. Он сурово наказывал виновных, подвергая их унизительной экзекуции – десять ударов кнутом и это вызвало к нему веселое доверие местных жителей. «Справедлив, Карла, – говорили они про него, – не то, что Фриц, мать его эдак». Страх перед жестокостью педантичного садиста Штайнера переполнял их сердца. Карл Диц проявлял лояльность к людям, если они не искали дружбы с партизанами. И люди не искали. Во всяком случае, со стороны деревенского старосты, бывшего также главным информатором Дица, никаких сигналов на сельчан не поступало. Можно было, конечно, заподозрить старосту в саботаже, но именно он вывел коменданта на Федора Симакова, который принимал у себя «Лесных гномов» так презрительно называл Диц партизан. Впрочем, он мог пойти на предательство из-за враждебных отношений к лесничему, что также не следовало сбрасывать со счетов.
Уличенный в преступных контактах с партизанами, Федор Симаков был слабый малодушный человек, которому не следовало ввязываться в Войну. Скорее всего, его запугали партизаны и он, боясь ослушаться их, собирал информацию о подозрительной возне немцев вокруг Дубковского анклава.
Лесничий жестоко поплатился за свою ошибку и сидел теперь с плененными гномами, которые, наверное, надругаются над ним. Диц знал, что уголовные элементы в российских тюрьмах имеют обыкновение насиловать и убивать предателей. Лесных гномов он считал уголовными элементами и был убежден, что те нарушают классические законы Войны.
Вольготно устроившись в мягком кресле, обшитым слегка потертым синим бархатом, лейтенант обратил внимание на маленькую дырочку, зияющую на подлокотнике старинного кресла. Это был след от пули, которую сын старосты предназначал ему.
Подросток оказался умным и изворотливым врагом. Зная окрестности и чувствуя себя в лесу как дома, он умел затаиться и стрелял, не очень метко, правда, из-за плохого зрения, но зато в самые неожиданные и неподходящие моменты. Этот парень заставлял лейтенанта быть начеку все двадцать четыре часа в сутки. Несомненно, именно такого испытания риском лейтенант искал на фронте и в Дубках. В душе он рукоплескал очкастому подростку и был верен своему слову – нигде и ни под каким предлогом не убивать Ивана пока тот не отстреляется. В подобном поведении, однако, не было никакой надобности: солдаты вермахта, хорошо знавшие свое дело, ни разу не видели отчаянного парня в деревне и за ее пределами. Как ему удалось так ловко подкрасться к канцелярии и выпустить пулю в придремавшего в кресле лейтенанта одному богу известно.
– Этот звереныш сделает тебе немало проблем, Карл! – Предупреждал его Фриц Штайнер, у которого он отнял оружие и насильно держал в деревне не отпуская в госпиталь потому, что тот знал о его семейной тайне и мог наплести начальству гнусные небылицы о нем.
– Ты заблуждаешься, Фриц, – ласково возражал ему лейтенант, – этот звереныш не признает законов стада и потому стоит того, чтобы пожить немного дольше!
Медленно выздоравливающий в одной из боковых комнат канцелярии друг детства Штайнер вовсе не одобрял либеральное отношение Карла к мужикам и считал его причуды наследственными:
– Это в тебе говорит кровь твоего папаши, – с усмешкой говорил он, вызывая глухое раздражение приятеля.
Диц позвал к себе ефрейтора Зингеля.
Уютное кресло с выпуклой спинкой, как и вся мебель в стиле «Барокко» принадлежали бывшему русскому князю, у которого большевики отобрали поместье, ставшее позже домом культуры. Сидя на мягком подпорченном пулей синем бархате, он подумал, что князя этого следовало бы расстрелять за то, что не сумел защитить свое родовое имение. «У меня бы они и ложкой не разжились»
Читать дальше