Бернар Миньер - Круг

Он мог продержаться еще много часов.

С выбранной позиции открывался интересный вид на холм. Лицейские корпуса находились достаточно далеко, но он мог разглядеть любую деталь благодаря биноклю ночного видения. Он узнал майора, заметил в кустах за лицеем его помощницу, а в машине у главного входа — лейтенанта. Остальные были ему незнакомы. Гиртман сразу понял, зачем Мартен приказал подчиненному занять позицию на виду: он хотел отпугнуть его, не дать приблизиться к дочери. Эта мысль порадовала швейцарца: хорошо, что Мартен всегда о нем помнит.

Мартен… Мартен…

Он привязался к этому полицейскому. С их первой встречи в Институте Варнье, когда Сервас так умно и тонко говорил о музыке Малера. В тот день шел сильный снег и за окном все было белым-бело. Декабрьский холод сковал толстые каменные стены Института и всю мерзкую негостеприимную долину. Элизабет Ферней предупредила, что ему нанесут визит сыщик из Тулузы, жандарметка и следователь. Они нашли его ДНК на месте преступления — на гидроэлектростанции в горах. ДНК человека, запертого в самом строго охраняемом психиатрическом заведении Европы! Гиртман помнил, что очень веселился, представляя, какие растерянные у них были лица, но тулузский сыщик выглядел совсем иначе. Когда доктор Ксавье привел в его палату посетителей, Юлиан слушал первую часть Симфонии № 4, и от него не ускользнула реакция Мартена на эту музыку. Еще больше он удивился и обрадовался, когда сыщик тихо произнес: «Малер». Гиртман слушал Серваса, наблюдал за ним и ощущал тихое блаженство: перед ним был его доппельгангер, родственная душа, но избравшая путь света — не тьмы. Жизнь и есть выбор, разве нет? Гиртману хватило одной встречи, чтобы понять: Мартен похож на него даже больше, чем он думал. Ему бы очень хотелось поделиться своим открытием с новообретенным «двойником», но приходилось довольствоваться осознанием того факта, что тот часто о нем думает. Швейцарец угадал, что Сервас ненавидит вульгарность современных развлечений и глупость современных людей, их ничтожные интересы, пошлый вкус, одномерные идеи. Стадное поведение и неискоренимую обывательщину. Да, они понимают друг друга, хотя Мартену наверняка непросто это принять. Они так близки, что и вправду могли бы быть разлученными сразу после рождения близнецами.

С того самого дня Юлиан не мог не думать о Мартене, его бывшей жене Александре и дочери Марго. Он навел справки, и со временем семья Мартена стала и его семьей, они не знали, что он проник в их жизнь и всегда находится неподалеку. Это было гораздо увлекательней реалити-шоу «Про семью». Гиртман осознавал, что живет «по доверенности», но они с Мартеном так близки, что он просто созерцает другого себя — лишенного темной стороны.

Он взглянул на здание лицея и увидел, что все грузятся в машину. Свою он оставил в лесу, метрах в пятистах от наблюдательного пункта. Если кто-то к ней подойдет, сработает суперчувствительная сигнализация.

Гиртман смотрел в бинокль на фасад спального корпуса и машинальным жестом поглаживал темную бородку. Свет горел только в окне Марго. Он увидел Мартена, который что-то возбужденно говорил дочери, и преисполнился волнением и счастьем, удивившись себе самому. «Черт побери, уж не влюбился ли ты?» Гиртмана никогда не тянуло к мужчинам; представить, что он изменил своей гетеросексуальной природе, было так же немыслимо, как вообразить отрекающегося от католической веры Иоанна Павла II. Но в его душе родилось чувство, отдаленно напоминающее любовь к образованному и одинокому сыщику. Юлиан улыбнулся: ему понравилась эта идея.

Он припарковался у обочины, на границе владения, чтобы дождаться шести утра. [48] Во Франции полицейские не имеют права входить в частные дома и пересекать границы частных владений до шести утра, если в полицию не поступил вызов о совершенном преступлении. Новый день начинался неторопливо. Терпение — именно его Сервасу и не хватало. Он курил одну сигарету за другой и, когда вытянул руку, увидел, что пальцы дрожат, как листья ивы на ветру. Этот образ напомнил ему фразу, которую все они узнали из курса философии.

Нельзя дважды войти в одну и ту же реку.

«Никогда еще эта фраза не была столь уместна», — подумал Сервас. Он теперь не был уверен, что любил когда-то реальную девушку. Он посмотрел на силуэт дома за деревьями по другую сторону ограды, почувствовал, как возвращается боль, открыл дверцу, выбросил окурок и вышел.