Выбранить большим матерным загибом Петра Великого не счел нужным. Много чести им этим загибом их выбранить!
Отведя душу, Мефодий Кириллович вышел из кабинета.
– Скверно. Ах, как скверно, – стукнул кулаком по столу Павел Петрович и позвонил в колокольчик.
Вошел секретарь князя полковник К.
Так и продиктовали мне: полковник К. А на мою справедливую просьбу: «А нельзя ли полностью фамилию полковника?» – «Нельзя, – ответили назидательно. – К тому же, – продолжили не без ехидства, – этого К. Павел Петрович сейчас „уволит“. А в этом ведомстве увольняли своеобразно. Увольняли на тот свет! Так что пишите, что вам диктуют, и не задавайте лишних вопросов. А то ведь и у нас увольняют».
И честно скажу, задать встречный вопрос: «Где это – у вас?» я не решился. Читайте дальше.
– Вы уволены, – сказал секретарю сухо Павел Петрович.
– Ваше сиятельство, – вытянулся в звенящую струну полковник К., – виноват! Простите.
– Бог простит, Павлуша, – выкрикнул гневно Павел Петрович – и рассмеялся вдруг. Рассмеялся оттого, что только сейчас сообразил, что они тезки. И посмотрел на него, будто в первый раз. Секретарь стоял спокойно, только слезы на глазах. – Что стоишь? – спросил коротко. – Не видишь, что ли, Бог тебя простил? Ступай. И вызови ко мне полковника Сизого и Маню. И бомбиста этого приготовь. Я с ним потом поговорю. И, Павел Иванович, – добавил в сердцах, – Христом богом молю, будьте внимательны впредь.
– Да сам не знаю, Павел Петрович, – горячо заговорил полковник, – как с графом вышло. Ведь я сообщил ему, что вы у государя. Будете через час. «Хорошо, – сказал он мне, – я его подожду. Мне не к спеху. По дворцу вашему поброжу». – «Нельзя по дворцу», – возразил я ему. «Нельзя так нельзя, – согласился он со мной. – Мне и здесь интересно с вами посидеть, побеседовать». – «Извините, и беседовать мне с вами нельзя, – пришлось заметить графу. – Запрещено!» – «Превесело, – употребил он свое словцо. – Теперь я ваше ведомство „Ведомством нельзя“ буду прозывать!» Сел в кресло, достал из своей папки бумаги. Читал, перекладывал. Одну даже скомкал, потом разгладил. Перечитал, разорвал на мелкие кусочки. Попросил в корзину бросить. Я разрешил. Он бросил и успокоился. Даже вздремнул. И я его тотчас же разбудил, как вы, Павел Петрович, появились.
– Скверно!
– Что скверно?
– А то скверно, что старею. Не разобравшись, чуть не уволил вас, Павел Иванович. А бумажки эти графа где?
– Склеивают. Через час, думаю, управятся. Уж больно тщательно он этот листок на мелкие кусочки разорвал!
– Хорошо. Идите.
Секретарь вышел, а Павел Петрович сел в кресло и крепко призадумался.
Кто же его по кривой-то обошел? Неужели граф? Ведь умен как черт – и такой вздор удумать – Конногвардейский полк на Соловки отправить!
Хотя с него станется. Вот и словечко «превесело» для того им выдумано, чтобы за этим словечком ум свой от умных дураков спрятать. А за этим полком что он спрятал?
– Павел Петрович! – прервал его раздумья секретарь. – Полковник Сизый и Маня Мармеладова явились.
– Пусть войдут!
И они вошли в кабинет Павла Петровича. Не без трепета некоторого, замечу, и с опаской вошли. В большой строгости, как вы убедились только что, в ведомстве народ держали. А иначе нельзя, раз такое дело им поручено. Не буду лишний раз говорить – какое. Сами знаете.
Полковник Сизый перед князем предстал все в том же купеческом обличии: долгополый синий кафтан, плисовые, с красной искоркой, штаны, лаковые сапоги со скрипом! И прочие штучки купеческие на нем были: жилет в горошек, серебряная цепочка от часов на жилете – и еще что такое немыслимое, что и трудно вспомнить – давно это из моды, даже купеческой, вышло.
А вот с Маней произошла разительная перемена. Бомбометание сегодняшнее на нее, что ли, так подействовало?
На ней было одето скромное черное сатиновое платье, русые волосы стянуты на затылке в тугой узел; а грудь свою сахарную она сатином этим так утянула, что соски заместо пуговок на платье том выступили.
И шнурованные высокие ботинки на низких каблуках и круглые очки в тонкой металлической оправе довершали ее портрет курсистки конца девятнадцатого столетия.
Непостижимо, как она, проституточка наша, угадала в 1815 году эту нигилистскую моду наших революционерочек? Впрочем, добавлю цинично, они одной крови – женской – проституция и революция. Но справедливости ради замечу, что не она эту моду угадала, а Павел Петрович. В этот наряд он приказал ей одеться.
Читать дальше