Майкл Корита - Добро пожаловать в ад

Опустив голову на грудь, она молчала.

— В полиции тебе объяснили, почему его убили? — осторожно спросил я.

— Сказали только, что Пол Брукс боялся Алекса. Боялся, что он расскажет обо всем, что ему известно.

— Он действительно собирался это сделать, Карен. Твой муж сказал Гальончи, что готов пойти в полицию и признаться во всем. Он даже попытался уговорить Гальончи сделать то же самое. Он хотел послать Гальончи, чтобы тот нашел Дорэна, дал ему денег и убедил его, что все обвинения с него будут сняты. Думаю, ему и нужно-то было всего несколько дней, чтобы собраться с духом и сделать это. Хотя бы для того, чтобы рассказать все тебе. Конечно, он мог оказаться на скамье подсудимых. Возможно, именно это и произошло бы. Даже в самом лучшем случае после этого на его карьере можно было поставить крест — он был бы опозорен навсегда, ему пришлось бы пройти через такое, что, наверное, трудно себе вообразить. Но ради того, чтобы восстановить свою честь, он был готов на это. Чтобы защитить своего сына. Чтобы искупить то, что он сделал пять лет назад.

Карен тихо плакала.

— Думаю, когда он встретил тебя, ему стало легче, — продолжал я. — Рядом с тобой он хоть ненадолго мог забыть обо всем. Ты была молода, чиста, невинна, а главное — ты была так далека от того мира, в котором ему приходилось жить. Я нисколько не сомневаюсь, что он отчаянно нуждался, чтобы рядом с ним был именно такой человек, как ты, в котором не было ничего, что он так ненавидел и презирал.

Я вдруг вновь увидел ее такой, какой она была в тот день, в лодке: увидел ее улыбку, которую помнил с тех пор и которую никогда не забуду, снова почувствовал исходившее от нее ощущение бьющей через край юности, счастья и жизненной силы, которые она тогда излучала. Я попытался представить себе, что ощутил Алекс Джефферсон, когда встретил ее почти сразу же после того, как совершил самый страшный грех в своей жизни, и впервые понял, чем она стала для него. И не удивился — потому что теперь я понял это слишком хорошо.

Карен, всхлипывая, смахивала с лица слезы. Я протянул руку, погладил ее по спине, потом обхватил ее за плечи и так держал, пока она боролась со слезами. Когда же ей наконец удалось справиться с ними, я положил руку ей на шею и осторожно повернул ее лицо.

— Ты рассказывала мне, как Алекс говорил, что ты излечила его, помнишь? Ты говорила, что, когда он это сказал, ты почувствовала, что он нуждается в тебе, только сама не понимала почему.

Карен, всхлипнув, кивнула.

— Тогда, — сказал я, — возможно, это и есть чистая правда, Карен. Самое верное из того, что ты когда-либо слышала. И это самое главное, понимаешь?

Мы еще посидели так немного, молча, а потом я встал. Карен поднялась вслед за мной, я обнял ее, прижал к себе, и мы стояли так какое-то время, очень долго, только это уже ничего не значило. А потом я отпустил ее, забрался в грузовичок и уехал, оставив ее наедине со своим горем. Иногда это все, что ты можешь сделать.

Прошло несколько недель. За все это время нам больше так и не представился случай поговорить, зато видел я ее довольно часто. В конце концов я просто выдернул вилку телевизора из розетки — признаться, я просто устал щелкать пультом всякий раз, как на экране появлялось ее лицо, мне осточертело слушать, как комментатор прохаживается насчет того, что натворил ее муж, или в очередной раз пересказывает печальную историю Энди Дорэна.

Вскоре газеты сообщили, что она уехала из города, переехала поближе к семье. А спустя две недели, после того как были убиты Дорэн и Пол Брукс, я увидел, как рабочие из транспортной конторы выносят мебель из ее дома и грузят в фургон. Приглядывать за домом было поручено какому-то агентству по торговле недвижимостью, но, по слухам, они благоразумно выждали пару месяцев, прежде чем решились выставить его на продажу. Конечно, их можно было понять: трудновато продать особняк, на лужайке перед которым телевизионщики разбили свой палаточный городок.

Иной раз я подумывал ей позвонить. Например, в тот день, когда арестовали Кола Гамильтона, предъявив ему обвинение в преступном сговоре. Или когда в принадлежавшем Томми Гальончи микроавтобусе были обнаружены следы крови Алекса Джефферсона. Нет, конечно, Гальончи предусмотрительно вымыл его, не пожалев ни воды, ни моющих средств, но кровь — странная, предательская штука, она имеет свойство просачиваться всюду, таиться в совершенно незаметных глазу трещинах и щелях, а стоит тебе только успокоиться, убедить себя, что ты от нее избавился, отмылся, наконец, добела, как вдруг — бац! — она снова появляется на свет, когда ты меньше всего этого ждешь.