Эл Ригби - Ночь за нашими спинами

Надо же… она умеет говорить, как лизоблюды Вана Глински. И когда только научилась? Майриш вздыхает, скрещивает руки на груди и некоторое время думает. Затем он склоняет голову и отвечает:

– Как вам будет угодно.

Призрак разворачивается и направляется к фургону.

– Следуйте за мной, – приглашает он.

Вуги слегка подталкивает Мари в спину, потом подходит к нам. Элм грустно вздыхает и, обняв его, целует в щеку:

– Возвращайся поскорее назад и проследи, чтобы с ней все было хорошо. Если она вспомнит что-то важное…

– Хорошо. – Он улыбается нам. – Держитесь.

Элм качает головой, закусив губу. Подруга очень не хочет отпускать Вуги, сейчас она – возможно, впервые за всю эту дикую ночь – боится по-настоящему. Я вижу это. Стиснув кисть Вуги, она демонстративно громко говорит ему:

– Зови меня, если что. Я всегда приду.

Призрак кивает и вслед за Мари Гранге скрывается в фургоне. Белый Билли отъезжает, и через несколько секунд вокруг снова наступает тишина. Перед моими глазами все еще стоят яркие слова.

Попробуй и беги.

Элм вынимает палочку и взмахивает ею – перед нами появляется возмущенный, буквально клокочущий от гнева Дэрил:

– Что ты сделала? Я скакал вокруг вас и этого полуразложившегося ублюдка, а вы…

– Это моя работа – убирать лишних. Извини. – Элм, поежившись, застегивает куртку. – К тому же тебе иногда полезно заткнуться. Подумываю сделать это раз и навсегда.

– А почему ты ни во что не превратила Эшри?

Подруга берет меня под руку:

– Эшри не лишняя. Ну что, в штаб?

Но Дэрил раздраженно качает права в обычной своей манере:

– Нет уж, я угрохал на вас все свое время, теперь мне опять пора на патрулирование. Кто-то должен меня сменить через час, ясно?

Тогда Элм, явно довольная своей выходкой, треплет его по щеке:

– Окей, малыш, только не злись.

– Спасибо, Дэрил… – прибавляю я негромко.

Он улыбается. Но тут же спохватывается и хмурит брови:

– Засуньте себе это спасибо, вы, обе!

Бурча что-то крайне желчное, он направляется к западному выходу с кладбища. Мы медленно идем к восточному, оставив позади разрытую могилу. Элм хлопает меня по плечу. Через несколько минут встанет солнце. Ночные кошмары останутся позади. Но что делать с дневными?

С добрым утром, марионетки.

Такое сообщение от мистера Сайкса гордо высветилось на всех наблюдательных экранах, стоило нам с Элмайрой переступить порог. Послание повисело с минуту и пропало. Отличное дополнение к утреннему кофе.

И вот уже трое суток в Городе тишина. Никто не стреляет, не устраивает взрывов и не бунтует. Хорошая тишина, которая позволяет прийти в себя. Плохая тишина, которая будто предвещает бурю. Впрочем, может быть, я буду считать такой теперь любую тишину.

Суббота. Мы с Элм выбрались погулять вместе: в предыдущие дни шеф будто намеренно ставил нас в разные двойки, а возвращаясь, мы падали с ног от усталости и едва могли говорить. Но сегодня, в наш законный перерыв, нам наконец удалось ускользнуть из штаба.

Мы стоим, глядя, как догорают страницы дневника Лютера. Раз там нет никаких наших тайн, его пора уничтожить. Избавиться от всей его тоски, от парня по имени Альфред, от десятка мелких предательств… Бочка, в которой обычно жгут костры парковые бродяги, оказалась как нельзя кстати.

В этой части Северной зеленой зоны сейчас никого, кроме нас. Дорожки покрыты снегом, голые черные деревья смыкаются стеной. Мы молчим, наблюдая, как обугливается последний краешек обложки. Тогда Элмайра протягивает к огню руки:

– Хоть какая-то польза от этого дневника. Ужасная неделя, а?

Пожимаю плечами: ведь если бы не эта «ужасная неделя», я бы оставалась все той же недалекой Эшри, верящей, что у нее все хорошо. Другое дело, что правда оказалась настолько омерзительной, что мне ничего не поможет, кроме стирания памяти. Все уродства Города, все мои уродства и уродства моих друзей обрушились на меня разом. И хотя вроде бы ничего не изменилось… Хм, или все же изменилось?

Меня греет только одно. У нас с Джоном все как раньше. То есть никак.

Элм, поворошив золу палкой, снова прячет руки в карманы и поднимает взгляд на меня:

– Не знаешь, какие ужасы живут в сознании нашего шефа?

Я совсем не ожидаю этого вопроса, но сразу ловлю себя на том, что мне тоже было бы интересно это узнать. Когда мы с Элм вернулись с кладбища, все уже были на ногах, Ван Глински убрался прочь, а шеф совершенно не собирался обсуждать с нами произошедшее. Он задал каждому направление текущего патрулирования, пожелал удачи, будто ничего не случилось, и заперся у себя. У меня не было времени поговорить ни с ним, ни с Джоном. Впрочем, едва ли, поинтересовавшись, чего боится Львовский, я получила бы ответ.