Бернар Миньер - Не гаси свет

— Ты рассуждаешь как эгоистичный кретин, который смотрит на тело самоубийцы на рельсах и думает: «Чертов придурок, другого места не нашел, теперь я опоздаю!»

— Ты назвала меня кретином? — глухим, прерывающимся от бешенства голосом спросил Жеральд.

Его лицо побелело, губы посинели, и Кристина испугалась.

«Черт, кажется, я перегнула палку …»

Она примиряющим жестом коснулась руки собеседника:

— Ну что ты, конечно, нет, прости! Мне правда очень жаль, забудь, ладно?

Ларше вздохнул, раздраженно хлопнул ладонями по рулю и задумался, а Штайнмайер вдруг почему-то подумала, что в салоне «Лендкрузера» слишком много кожи.

Жеральд издал еще один тяжкий вздох и спросил:

— Сколько квартир в твоем доме?

— Десять. По две на этаже.

— Вот что я предлагаю. Обойдем всех, покажем письмо; может, кто-то знает женщину, которая его написала.

— Ты правда хочешь это сделать?

— Да. Половина твоих соседей наверняка уехала на праздники, так что много времени опрос не займет.

— А как же твои родители?

— Позвоню им, все объясню, скажу, что мы немного задержимся. Они поймут. Мы можем сузить поиск. Письмо написала женщина. Сколько у тебя соседей-мужчин?

Предыдущий владелец старого дома, в котором жила Штайнмайер, хотел выжать из своей собственности максимум дохода и произвел перепланировку: больших квартир имелось всего две — этажом ниже Кристины, а остальные были одно- и двухкомнатными.

— Двое, — ответила женщина.

— Тогда мы все провернем за несколько минут. Будем надеяться, что они празднуют Рождество дома.

«Он прав, — подумала Кристина. — Могла бы и сама сообразить…»

— Для очистки совести зайдем ко всем остальным, а потом сразу отправимся к родителям, — решил ее друг.

— Но что, если мы ничего не выясним?

Жеральд посмотрел на нее, и она прочла ответ в его глазах: «Не зарывайся…»

— Я позвоню в полицию, пусть они решают, что предпринять. Больше мы ничего сделать не можем. Не будем портить праздник из-за чьей-то глупой шутки, — заявил он.

— Спасибо, что согласился помочь.

Ларше пожал плечами. Взглянув в зеркало заднего вида, он открыл дверцу и вышел на холод, оставив за собой шлейф аромата дорогого одеколона.

21.21, 24 декабря. Пошел сильный снег, тучи затянули ночное небо, свет праздничной иллюминации отражался от белоснежного асфальта, а люди темными силуэтами неслись по тротуару, спеша доделать последние дела. Она переключила приемник на другую волну. Голоса ее коллег с «Радио 5» звучали так возбужденно, как будто сообщали о конце света или начале третьей мировой войны. Снег под колесами машин превращался в грязное месиво. Она проехала мост Помпиду и обогнула большое здание-ковчег медиатеки. Вокруг царило нетерпеливое возбуждение, водители жали на клаксоны, рычали двигатели, звучала брань… Жеральд тоже злился — но молча: они опаздывали уже на два часа.

Кристина вернулась мыслями к письму. К женщине, которая его написала.

Из их затеи ничего не вышло. Ее спутник оказался прав — дверь им открыли всего в двух квартирах. В первой жила семья из шести человек, родители и четверо детей. Малышня носилась по комнатам и так вопила, что Ларше едва не сорвал голос, перекрикивая их. Он показал супругам письмо и объяснил суть дела. Те не сразу поняли, чего он от них хочет — все их мысли были заняты приготовлениями к ужину, — а когда наконец они включились в происходящее, мадемуазель Штайнмайер перехватила подозрительный взгляд, которым жена одарила мужа. Впрочем, его изумление показалось ей вполне искренним. Потом Жеральд с Кристиной пообщались с молодой парой, занимавшей одну из двух больших квартир. Муж держал на руках ребенка и обнимал за плечи беременную жену, и они выглядели очень дружными и счастливыми. «Интересно, мы будем такими же, когда поженимся? — подумала Кристина и тут же одернула себя: — Не будь идиоткой!» История с письмом явно потрясла обоих ее соседей. Молодая женщина воскликнула: «Господи, какой ужас!» — и едва не расплакалась.

По лестнице жених и невеста спускались молча.

Ларше не соизволил заговорить и в машине. Весь его вид — желваки на скулах, страдальчески сморщенный лоб — выдавал глухое недовольство поведением спутницы.

— Мы правильно поступили, — произнесла она с нажимом.

Жеральд не ответил. Он даже не кивнул, и Кристина разозлилась. Что за идиотская демонстрация? Что такого из ряда вон выходящего она совершила? Да они оба должны чувствовать себя виноватыми, потому что, скорее всего, не смогут спасти незнакомку, написавшую жуткое письмо! А может, дело вовсе не в письме? Женщина не могла не заметить, что Жеральд все чаще противоречит ей по любому поводу, спорит зло, «с сердцем», а потом неизменно спохватывается и пытается смягчить ситуацию улыбкой или шуткой. Он переменился к ней, и случилось это после того, как прозвучало слово «женитьба».