Натали Варгас - Cave canem, или Осторожно, злая собака. Книга первая

– Но, ваше сиятельство…

– Я закончил, можете идти.

Следующим в кабинет вошел дворецкий Бакхманн. Склонившись в три погибели, он шевелился в углу, учтиво улыбаясь.

– Не помешал-с?

Маркиз с ответом не спешил. Он поблагодарил Доминика за полуденный туалет, встал, осмотрел себя в зеркале, погладил лицо рукой.

– Итак, уважаемый, расскажите-ка мне о пансионе, – безразлично произнес он.

– Что именно интересуеть ваше высокоблагородие-с?

– Как и откуда сюда поступают воспитанники, к примеру.

С этими словами де Конн устроился в кресле, закинул ноги на угол письменного стола и, не приглашая собеседника присесть, отвернулся. Тот понял, к чему. Сейчас маркизу хотелось бы знать больше того, что он уже знал, и от того, что скажет дворецкий, зависело и само расположение нового хозяина.

– Малая часть их, как бы это выразиться, отверженцы, – начал Бакхманн, сделав робкий шаг к столу.

– Отверженцы?

– Дети тех дворянских семей, в которых отец, будучи офицером, погиб, оставив вдову на приличной пенсии.

– Ах, вот оно что.

– Вдовы, ясное дело, недолго живуть в одиночестве, – многозначительно хихикнул дворецкий и сделал еще один шажочек к столу бурмистра, – а детки – лишь нажитое бремя. Вот, к примеру, Клим Павлович Тавельн, ныне секретарь молодой графини Алены. Сын генерала. Его матери было лишь восемнадцать, а отцу более пятидесяти, когда тот родился. Она просто ненавидела мужа, и как только тот отдал богу душу, тут же спровадила дочь в Смоленский, а сынка сюда… Поначалу даже присылала личного лакея – разузнать, жив ли Клим еще аль нет.

– Продолжайте.

– Или Алекс Викель, один из кадетов на выходе. Его мамочка, тоже генеральша, родила сынка, когда муж был в Дерптском полку уж более года. И знаете от кого? От троюродного братца, мальчишки шестнадцати лет!

– И вам об этом известно из «Санкт-Петербургских ведомостей»? – едко спросил маркиз.

– Ох, ваше высокоблагородие, у меня свои уши имеются. В Дом попадают, конечно, и выпавшие из гнезда. Дети развалившихся дворянских семей, в которых наследство передано только старшим по рождению. Однако большая часть питомцев – незаконнорожденные, но тем не менее из дворянских домов.

– Подкидыши? – уточнил маркиз.

– Не совсем-с, – замялся Бакхманн и, еще сильнее пригибаясь, скользнул ногой к столу бурмистра опять на полшажочка. Взор его никак не мог оторваться от вышитого золотом жилета хозяина. – Конечно, раньше, лет так пять назад, мы принимали просто подкидышей. Единственным требованием был лишь какой-нибудь, скажем, знак. Ну, перстень там или что-либо из одежды, но обязательно с дворянским гербом. Частенько детей привозили господские лакеи, люди высочайшего ихнего доверия. По этим знакам родители отличают своих детей и продолжают навещать… порой инкогнито.

– На салонных встречах, я полагаю?

– И на балах, что даются раз в месяц нашим блистательным князем.

– Ясно, – кивнул маркиз, – продолжайте.

– С некоторых пор детей начали подбрасывать холопы. Стянут у хозяев платочек с монограммой и несут своего ублюдка к нам. Мол, пущай растеть хоть и без родителей, так на свободе. Потому пришлось ввести некоторые ограничения.

– Какие?

– Теперь требуется доложить в пеленки доверительное письмо или деньги. Количество подкидышей тут же упало в числе! Как видите, мы заботимся о чистокровности наших обитальцев.

Вдруг бурмистр поднял перед собой правую руку, посмотрел на мизинец, странно усмехнулся и предложил дворецкому присесть. Что и говорить, Бакхманн был счастлив. Угодил! Чем, неизвестно, но угодил! От счастья он вертелся на стуле, трогая все, что нельзя было испачкать или разбить. Де Конн не без раздражения следил за гостем.

– Какой восхитительный ножик! – крутил Бакхманн очередную интересную вещичку. – Складной! Только гляньте, сколько рубинов на его рукояти! Ценный предметик. Для заточки карандашей?

– Это андалузская наваха, дитя испанского вида уличных драк.

– Ах да? И где же вы приобрели сей предмет?

– В Мадриде, – совершенно безучастно отвечал де Конн. – Она перешла ко мне от одного баратеро…

– Трудно-с, знаете ли, поверить, чтобы гишпанцы вот так дорогое оружие отдавали… – начал было смеяться надзиратель, с треском разворачивая нож.

– Да, вы правы. Но наваха была ему уже не нужна. Я отрубил мерзавцу руки.

Бакхманн стих и поднял глаза. Над головой бурмистра висел «Кошмар» безумного Фюзели. Наступила напряженная пауза. Наконец де Конн осчастливил дворецкого коротким взглядом.