Питер Бенчли - Белая акула

Гофман вытащил из-под Крюгера свои ноги и ухватился за перископ.

– Срочное всплытие! – заорал он. – Вытаскивайте ее! Полный назад! Продуть носовые и кормовые! – Он бросил взгляд на Крюгера: – Вы задраили носовой люк?

– Не пом...

Грохнуло еще раз, потом носовой люк вылетел, и из торпедного отсека сквозь крошечные офицерские каюты ударила мощная струя воды высотой в пять футов и трех футов в поперечнике. Она устремилась в камбуз и в кают-компанию.

– Девяносто метров, господин кап-лей! – раздался пронзительный крик.

Лодка проваливалась. Крюгер вдруг ощутил себя невесомым, словно в лифте.

Что-то громко затрещало; где-то лопнул трубопровод; зашипел сжатый воздух. Командирская рубка наполнилась кислым запахом пота, затем мочи и наконец масла и экскрементов.

Еще раз загрохотало – на глубине в двести метров.

Темнота. Вопли. Рыдания.

За тысячную долю секунды до смерти Эрнст Крюгер протянул руку вперед, к торпедному отсеку, в будущее.

Подводная лодка стремительно погружалась. Она опустилась носом вперед на тысячу футов. Здесь, много ниже предельной для нее глубины, от давления разрушился сразу в десятке мест прочный корпус. Воздух устремился сквозь разрывы в искореженном металле, лодка вздрогнула и изогнулась. С вышедшими из строя рулями она начала кувыркаться и опускаться все ниже и ниже, миновав глубину в две, а потом – в пять тысяч футов. И каждые тридцать три фута падения в бездну добавляли еще пятнадцать фунтов давления воды на корпус; вода врывалась в крошечные карманы с остатками воздуха и выжимала их, как виноградины. На десяти тысячах футов на квадратный миллиметр стали давило более двух тонн воды; последние пузырьки воздуха булькнули из разрушенного остова и медленно поплыли во тьме вверх.

Подводная лодка тонула, словно пустая банка из-под содовой, пока наконец не ударилась о склон горы, отскочила и медленно покатилась, вздымая облака невидимого ила и сдвигая валуны, которые затем сопровождали ее падение в глубокое мрачное ущелье. Здесь наступил финал, и лодка застыла, превратившись в груду искореженной стали.

В бесформенном теперь носовом торпедном отсеке громоздкий, отлитый из бронзы контейнер с резиновой изоляцией противостоял напору неугомонного моря.

Осел ил, прошло время. Легионы мельчайших организмов, живущих в бездне, уничтожили все съедобное.

На дно океана вернулся покой: безостановочный круговорот жизни и смерти продолжался.

Абсолютная темнота редка на Земле. Даже в безлунную ночь, когда облака закрывают звезды, небо светится отблесками цивилизации.

В глубинах океана абсолютная темнота совершенно обычна. Солнечные лучи, тысячелетиями считающиеся единственным источником жизни на Земле, проникают в морскую воду на глубину не более полумили. Почти три четверти планеты – обширные равнины, грандиозные каньоны, горные цепи, соперничающие с Гималаями, – окутаны вечным мраком, изредка нарушаемым биолюминесцентными организмами: они искрятся, нападая или стремясь привлечь особь иного пола.

Два батискафа висели бок о бок, как невиданные крабы – с белыми телами и блестящими глазами. Два прожектора мощностью по пять тысяч ватт бросали золотые Дорожки примерно на две тысячи футов перед собой.

– Четыре тысячи метров, – сказал по звукоподводной связи пилот одного из аппаратов. – Ущелье должно быть прямо перед нами. Я вхожу.

– Понял, – ответил другой. – Я сразу за тобой.

Заработали электромоторы, винты одновременно повернулись, и первый батискаф медленно двинулся вперед.

Внутри стальной оболочки – лишь десяти футов длиной и шести в поперечнике – Дэвид Уэббер полулежал позади пилота и прижимался лицом к шестидюймовому иллюминатору, наблюдая, как свет скользит по крутым серым откосам из ила и скальных пород, уходящим в бесконечность, спускающимся из ниоткуда в никуда.

«Четыре тысячи метров», – подумал Уэббер. Где-то тринадцать тысяч футов воды. Две с половиной мили. Вся эта вода над ним, все это давление вокруг. Какое давление? Невозможно подсчитать. Но наверняка достаточное, чтобы расплющить человека в лепешку.

«Не думай об этом, – сказал он себе. – Будешь думать – превратишься в дерьмо собачье. А здесь неподходящее время и место для подобного. Тебе нужна эта работа, тебе нужны деньги. Просто сделай дело – и убирайся отсюда к черту».