И в этот момент, словно по команде, в сознание мое вернулась улица Королевы Анны, и я немедленно вспомнил, откуда она мне знакома. На мгновение мне снова было восемь, и я сидел в кэбе рядом с моим бедным отцом. Зимний холод превращал наше дыхание в облачка пара, и я прижимался к отцу, потому что теплое пальто делало его островком тепла и безопасности. Когда мы проехали мимо высокого дома с грязными окнами и тяжелой парадной дверью, он накрыл мою руку своей рукой в перчатке и указал на окно:
— Смотри, Уолтер. Это дом сорок семь по улице Королевы Анны. Здесь живет величайший гений нашего времени.
И вот теперь, через тридцать лет, в течение шести последних часов я снова прошел по той же улице и снова услышал те же самые слова. Не раздумывая, я спросил леди Истлейк:
— Вы говорите о Тернере?
На этот раз удивилась она. Она смотрела на меня в изумлении, приоткрыв рот, потом взглянула на Мэриан:
— Ты не?…
Мэриан была озадачена ничуть не меньше.
— Нет, — ответила она, — я ничего не говорила. Уолтер, как ты?…
Признаюсь, мне хотелось озадачить их еще больше, притворившись, что я обладаю некими тайными сведениями, но я просто сказал:
— О, это всего лишь догадка, — А потом, чтобы избежать дальнейших вопросов (поскольку обе они все еще выглядели озадаченными), я продолжил: — Значит, мистер Торнбери пишет биографию Тернера?
— Так он заявляет.
— Но если вы никогда его не встречали, — спросил я, — откуда вы знаете, что это будет биография клеветническая?
— Я следила за его работой, мистер Хартрайт, — должна признаться, с все возрастающим унынием. Кое-кто из близких Тернеру людей благоразумно отказался разговаривать с этим человеком. Те же, кто согласился, скорее напоминают сборище злобных сплетников, большинство из которых едва знали Тернера. А они, как обычно и бывает в таких ситуациях, свели Торнбери с другими такими же.
Должен признаться, что мне сразу пришла в голову старая пословица: «Нет дыма без огня». Возможно, леди Истлейк заметила мой скептицизм, потому что сказала:
— Ни один значительный человек не мог не нажить себе врагов среди людей менее удачливых или менее одаренных — а тем более Тернер, с его полным презрением к условностям и лести. Вы наверняка и сами слышали достаточно историй о нем.
Судя по тому, как она приподняла бровь, она ждала моего ответа, но я ничего не сказал. Кроме нескольких бородатых анекдотов о его скупости и неразборчивой речи, которые бродили в Академии, я знал о Тернере постыдно мало. Она помедлила немного, потом продолжила:
— Не спорю, он был странным, упрямым и эксцентричным человеком, но он не чудовище и заслуживает того, чтобы его помнили не по сплетням. — Она наклонилась поближе, будто делясь со мной секретом: — В последние годы я достаточно хорошо его узнала. И мне говорили, — тут ее голос задрожал, а глаза заблестели от слез, — что, умирая, он звал меня. Я не могу забыть о том, что обязана защитить его память. — Она поспешно вытерла глаза и скомкала платок. — Мистер Хартрайт, я прошу… я предлагаю… чтобы вы подумали о написании книги «Жизнь Дж. М. У. Тернера».
Секунды на три я потерял дар речи от изумления. Сознание мое переполнили сотни вопросов, но они улетели прежде, чем я нашел слова, чтобы выразить их. Я чувствовал на себе взгляд Мэриан — внимательный, тревожный, почти умоляющий; он говорил, что каким-то образом, которого я пока не понимал, ее надежды и счастье зависят от моего ответа, и это еще больше меня смущало. Возможно, леди Истлейк приняла мое удивление за расчетливость, потому что сказала:
— Я поговорила со знакомым издателем, и он уверил меня, что для такой книги есть готовый рынок…
— Меня не это тревожит. Я…
— И я уверена, что все друзья Тернера присоединятся ко мне в желании поддержать вас… — Она замолкла, внезапно заметив, что мои мысли движутся в другом направлении. — Что? — спросила она. — Вы думаете, для этого могут найтись более подходящие кандидатуры?
Я кивнул:
— Например, вы сами.
— Как я объясняла, мои отношения с сэром Чарльзом… Кроме того, для женщины закрыты многие двери, в которые мужчина входит свободно и легко.
— Не могу поверить… — начал я.
— Вы должны понять, мистер Хартрайт, что бедный Тернер умер отшельником, — сказала леди Истлейк. — Большинство из тех, кто хорошо его знал, давно в могиле. Из тех, кто жив, естественной кандидатурой был бы мистер Раскин, но он, — тут она слегка улыбнулась, — натура слишком олимпийская, чтобы браться за такое. Мое положение вы уже знаете. Что же касается моего мужа, то об этом, боюсь, не может быть и речи.
Читать дальше