Джеймс Уилсон - Игра с тенью

— Солдату часто приходится бывать в отъезде, мистер… мистер…

— Хартрайт.

— Адом большой. Люди вовсе не обязательно встречаются.

Я ждал, пока он продолжит, но он повернулся к огню, сжал руки, а потом развел их над пламенем, словно закрывая тему.

— А слуги? — спросил я. — Может, они?

— Большая часть прислуги прибыла с нами, — сказал он, качая головой. — Из предыдущего дома. Вряд ли кто-нибудь здесь его знал.

Я снова стал ждать — ведь в Петуорте десятки слуг, и, если подумать, наверняка можно найти хотя бы одного, кто был здесь при третьем графе. Но я снова ждал напрасно. Он продолжал мрачно смотреть на огонь, и мне снова пришлось заговорить.

— Могу ли я увидеть картины, которые ваш отец у него заказал?

— Боюсь, не получится, — сказал он, снова покачав головой. — Сейчас все картины чистят и вносят в каталог.

— А комнату, где он работал? — продолжил я настойчиво.

— Закрыта на зиму.

— А спальню?

— Все крыло закрыто, — сказал он, нетерпеливо взмахивая рукой.

Ответ был похож на правду — эти громадные залы, построенные для того, чтобы быть наполненными людьми, смехом и музыкой, служили немым упреком одинокому человеку, напоминая ему о собственной незначительности и одиночестве, и вполне естественно, что он их запирал. Но я не мог не заподозрить, что он лжет, потому что он слегка покраснел и, уставившись как зачарованный на мраморный Эюст на книжном стеллаже, принялся пощипывать кончик своего носа, будто более интересного занятия у него не было.

Но я, конечно, не мог бросить ему вызов. Подождав несколько секунд в напрасной надежде, что совесть заставит его что-то для меня сделать и переменит его настроение, я понял (как он, надо признать, и предполагал), что зря трачу время.

— Ну что ж, — сказал я, — спасибо.

Он, похоже, не заметил моего ледяного тона и просто кивнул, будто получил наконец возможность согласиться со мной, и с радостью взялся за звонок. Пока мы ждали, он не сказал ни слова, а только нервно шагал взад-вперед по комнате, растирая пальцы, а я, стараясь сохранить достоинство, смотрел тем временем из окна в парк на хитро устроенную панораму — греческий храм на холмике, изящные склоны, засаженные рощицами, где паслись олени. Пока я смотрел, умирающее солнце истекало последними алыми каплями, и они пропитывали горизонт, на мгновение делая небо краснее, а землю чернее, чем могла передать краска. В тот момент я понял, почему Тернер так любил этот вид и возвращался к нему снова и снова.

— Да где этот чертов парень? — пробормотал полковник Уиндэм себе под нос.

Словно отвечая ему, дверь открылась, и появился лакей. Через несколько минут — всего через полчаса после того, как я проходил здесь, направляясь к хозяину, — я снова оказался у привратницкой и явно заметил, что дворецкий из окна скалится на меня, будто хочет сказать: «Так и думал, надолго вы здесь не задержитесь».

Как ты можешь себе представить, настроение у меня на обратном пути в «Ангел» было ужасное. Оно было вызвано естественным огорчением по поводу того, что моя поездка оказалась напрасной. Но помимо этого меня тревожило неуловимое раздражение, будто я чувствовал, что меня надули при игре в карты, но доказать этого не мог. Я будто бы чувствовал себя испачканным чем-то непристойным и не мог идти обедать, пока не умылся и не надел свежую рубашку.

Когда я устроился за столиком у огня, служанка расстелила передо мной чистую скатерть, и вокруг расположились веселые гости, а старик, провожавший меня в комнату, теперь уже в качестве официанта спешил выполнить мой заказ, я почувствовал, что слегка пришел в себя. Но я знал, что мое настроение улучшилось ненадолго. Это поможет мне добраться до постели, но покой покинет меня ночью, когда я проснусь один и буду лежать в темноте и холоде, страдая от унижения.

И тут удача, которая уже столько раз в тот день помогала мне — судьба ли это, провидение или что-нибудь еще, но я сам вижу действие добрых сил, — снова взялась за дело. Я как раз доел суп и взялся за мясной пирог, когда женский голос у меня за спиной сказал: «Да это же мистер Хартрайт!» Обернувшись, я увидел изумленные и радостные глаза своей спутницы из дилижанса. Рядом с ней стоял бородатый мужчина. Я, конечно, тоже был рад ее видеть, но в то же время и удивлен, потому что не помнил, чтобы называл ей свое имя, и уж точно не знал ее имени. Должно быть, она заметила мое удивление, потому что рассмеялась и взяла ключ от моей комнаты, который я положил рядом со своей тарелкой.