Джеймс Уилсон - Игра с тенью

Минут через десять мы свернули на темную извилистую улочку и остановились у входа в узкий двор.

Я помню, как мы прошли через него в открытый дворик, забитый тачками и тележками уличных торговцев. Помню, как мы попали в огромную дымную кухню с закопченными балками и железным светильником у самого потолка; с изможденными людьми, расположившимися на скамьях у расставленных вдоль стен столов. Помню, как один из них закричал: «Мистер Мэйхью здесь, джентльмены!» И целая толпа взревела в диком восторге, а мой спутник улыбнулся, словно исполнял привычную обязанность, и прошептал:

— Я оплатил их рождественский обед.

Я помню, как он поговорил с одним из приветствовавших его людей. Мужчина кивнул и, взяв лампу, передал ее мне. Мистер Мэйхью тихо промолвил: «Идите!» — и проводил меня взмахом руки, видимо, не сомневаясь, что дальнейшее мне надлежит проделать в одиночестве.

Я помню комнату, напоминавшую амбар и не просто уставленную, а битком набитую нарами для спанья. Я помню, как подумала: «Должно быть, так выглядел трюм корабля, в котором перевозили невольников». Но, заглянув на нары раза три-четыре, засомневалась, мог ли даже невольничий корабль вместить столько обездоленных.

А дальше я не помню ничего, кроме Уолтера.

Он лежал на спине, на кожаной покрышке. За те два дня, что мы не виделись, он сильно осунулся, и его лицо, обросшее бородой, казалось пергаментным. Глаза Уолтера были открыты, но он никак не отреагировал на мое появление. На мгновение меня охватил страх — жив ли он? Но тут он моргнул.

— Уолтер? — произнесла я.

Он не ответил. Я подвинулась к нему. И в тот же момент почувствовала на своем запястье чью-то руку и услышала:

— Оставьте это.

Я обернулась. Из соседнего отсека высунулся маленький человек с волосами цвета меди и лицом, усеянным крупными веснушками.

— Оставьте, — повторил он. У него был насморк, и он вытер нос тыльной стороной ладони. — Он может захотеть попозже.

Я вновь посмотрела на Уолтера и заметила на его кровати оловянную тарелку. На ней виднелись нетронутые картофелины и нечто серое, отдаленно напоминавшее кусочек говядины.

— Вы говорите о еде? — переспросила я.

Он кивнул.

— Я не стану ничего трогать, — объяснила я, — я пришла, чтобы забрать его домой.

Человек снова кивнул.

— Он помрет здесь.

— Сколько времени он тут находится? — спросила я.

— Со вчерашнего дня, — ответил мужчина. — Но он ничего не ест.

— А как он сюда попал?

— Я его привел. Увидел на мосту, как он глазеет вниз на реку. И — честно скажу вам — уж такой потерянный, я и думаю: «Вот подходящий тип. Залезу-ка в его карман». Ну, ищу его кошелек, да не нахожу, и, покамест я его оглаживал да охлопывал, он меня и заметил. Но не кричит на меня, не останавливает, а просто смотрит. И прохожие на той стороне есть, и можно меня повязать, а он не шевелится. Вот я и думаю: парню совсем скверно. И говорю ему: «Вы ведь не хотите что-то такое сделать, правда? Ну, с собой покончить?»

А он все рта не раскрывает. И вот я говорю: «Ни к чему такое делать, товарищ. Пойдем со мной, ядам тебе на билет два пенса, а утром все будет повеселее, вот увидишь». И он пошел, кроткий, будто ягненок, будто все равно ему, жив он или мертв.

Он помолчал и снова вытер нос. А потом, почти нежно взглянув на Уолтера, произнес:

— Да навряд ли ты всерьез чего натворил, правда, товарищ?

— Спасибо вам, — произнесла я.

Я взяла Уолтера за руку и попыталась поднять. Он совсем не сопротивлялся и не делал ничего, чтобы помочь или помешать, пока мы с карманником ставили его на ноги и вели через кухню.

Я не помню, сопровождал ли нас на обратном пути мистер Мэйхью. В сущности, я вообще никого не замечала, пока мы не вышли из двора и не увидели возницу, который стоял подле своего кэба, притоптывая и прихлопывая от холода. Увидев нас, он притронулся к шапке и, когда мы устраивали Уолтера в кэбе, произнес только: «Добрый вечер, сэр», словно для моего брата не было ничего естественнее, чем спать в ночлежке Уэппинга, а сам возница все это время не сомневался, что мы отыщем его именно там.

Мы поехали домой, и я с трудом нашла подходящие слова:

— Ты болен, Уолтер. Я собираюсь устроить тебя в таком месте, где тебе станет легче. А потом мы возвратимся в Лиммеридж и заживем прежней жизнью. Ты можешь говорить со мной о том, что между нами произошло, однако ни я, ни ты ни словом не обмолвимся об этом Лоре или хоть одной живой душе; и больше такого не повторится.