Джеймс Уилсон - Игра с тенью

И только однажды разговор принял то направление, которого я ждала. Миссис Сомервилль и сэр Чарльз предавались совместным воспоминаниям об Италии, когда (уже минут пять ко мне никто не обращался) миссис Сомервилль решила проявить сострадание:

— Вы знаете Италию, мисс Халкомб?

— Боюсь, не очень хорошо.

— Но это необходимо, необходимо. Я вынуждена жить здесь из-за здоровья мужа. Впрочем, не такая уж это жертва.

Она рассмеялась, а сэр Чарльз улыбнулся и кивнул в знак согласия.

— Архитектура, — продолжила она, — пейзажи… — Она покачала головой, словно возвышенная красота Италии была превыше всяких описаний. — И удивительный свет. Совершенно необычный.

— Да, несомненно, — произнесла я и решила воспользоваться случаем. — Не потому ли Италия так привлекала Тернера?

— О, несомненно, несомненно. Я часто с ним об этом беседовала.

Миссис Сомервилль умолкла и занялась едой. Но прежде чем она снова заговорила, сэр Чарльз мягко спросил:

— А вы, я полагаю, тоже любите Италию, мистер Кассонс?

— Простите?

— Вы любите Италию?

Мистер Кассонс откинулся назад, осмотрелся и вспомнил о своей значимости. У него появился шанс, и он его не упустит.

— Не люблю! — прогудел он чрезмерно громким голосом глухого. — Отвратительная грязь. Коррупция. Италию даже убогой не назовешь.

И он пустился в бесконечные и пространные воспоминания о том, как ему пришлось отправиться по делам (иначе ноги бы его там не было) в Неаполь; и как приобрел там полотно Боттичелли «Мадонна с младенцем», об истинной цене которого продавец, простой крестьянин, не имел ни малейшего представления. И как он решил передать картину Национальной галерее вместе со всей своей коллекцией, известной под названием «Дар Кассонса».

Это, по крайней мере, стало ответом на вопрос, терзавший меня весь вечер: почему Истлейки пригласили к обеду столь угрюмого и необщительного субъекта? Но к тому времени, когда мистер Кассонс завершил свой рассказ, о Тернере окончательно позабыли.

В конце подобного ужина хозяйка обычно либо извиняется вполголоса перед гостьями, либо, сияя радостью, притворяется, будто все в порядке. Элизабет Истлейк не сделала ни того, ни другого, чем очень меня удивила (я думала, что выпавшее на нашу долю испытание не может остаться без комментариев). Впрочем, вскоре я поняла: причиной тому — не беспечность, а деликатность, ведь любые замечания усилили бы страдания миссис Кингсетт, и ей пришлось бы выслушать публичную критику в адрес мужа или делать вид, что ничего не произошло, и вежливо поддерживать беседу, каким бы ни было ее состояние. Вместо того леди Истлейк спокойно помогла ей подняться наверх (миссис Кингсетт по-прежнему пребывала в полуобморочном состоянии и опиралась о железные перила, словно старуха) и, прежде чем вернуться в гостиную ко мне и миссис Сомервилль, устроила ее в тихом уголке будуара.

— Моя бедная Мэриан, — сказала она. — Боюсь, вы ожидали совсем не этого.

— О нет, — откликнулась я, удивляясь собственному двуличию, — все было очень мило.

— Не лгите, — проговорила она с насмешливым упреком (в этот момент я услышала смех миссис Сомервилль, стоявшей рядом со мной). — Вы принесли свои заметки?

— Я…

Взгляд леди Истлейк упал на мой ридикюль; она, должно быть, разглядела выпуклость записной книжки и кивнула.

— Только по вашей просьбе… — начала я.

На ее лице изобразилось раскаяние.

— Я знаю.

— Но это ничего не значит. Возможно…

— Я так огорчена, моя дорогая. — Она импульсивно притронулась к моему локтю, а затем повернулась к миссис Сомервилль: — Боюсь, вам придется развлекать себя самим. — Она коротко глянула на миссис Кингсетт. — Вы же понимаете…

— Конечно.

Она благодарно кивнула и со спокойной сосредоточенностью врача, направляющегося к пациенту, направилась в сторону будуара.

— Я не сомневаюсь, что мы отлично справимся, мисс Халкомб, не правда ли? — произнесла миссис Сомервилль.

Она уселась на диван и погладила обивку рядом с собой:

— Присаживайтесь, пожалуйста. Кажется, сегодня у меня проблемы со слухом.

Я устроилась рядом с ней. Она заговорщицки улыбнулась.

— Только представьте, каково пришлось мужчинам, — сказала она, сделав ударение на слове «мужчины», что подразумевало: «Мы хотя бы не страдали от этого».

Я рассмеялась и подвинулась к ней. Наконец-то, подумала я, появилась возможность получить от этого вечера хоть какую-то пользу. Однако прежде чем я решилась вновь заговорить о Тернере, миссис Сомервилль сама облегчила мне задачу: