Китти Сьюэлл - След крови

Невилл встретил их, когда они вернулись в огромный особняк в георгианском стиле, который он приобрел, подчинившись внезапному порыву и ни у кого не спросив совета. Отец все реже и реже бывал дома.

Мадлен бросилась ему в объятия.

— Привет, малышка! — воскликнул он, захваченный врасплох. Теперь они редко обнимали друг друга. Искусство интересовало Невилла куда больше, чем родная семья.

— Папа, мы можем поехать на праздники домой? Прошло уже полтора года. Я ненавижу этот город!

Отец повернулся к Росарии.

— Ты видишь, что происходит? Ребенок пропустил две четверти в школе.

— Врач сказал, что ей нельзя ходить в школу, — пожала плечами Росария. — Да она и сама отказывается туда идти.

— Это просто смешно! С понедельника она вернется на занятия, даже если придется повторить весь год. Она должна, черт возьми, закончить хотя бы неполную среднюю школу!

Мадлен ударила отца по руке.

— Я стою рядом с тобой! — воскликнула она. — Ты можешь обращаться прямо ко мне. Нам не нужен посредник.

Она сбросила куртку, туфли и убежала в оранжерею — единственное место в доме, где она чувствовала себя более-менее спокойно. Здесь она целыми днями сидела, поджав под себя ноги, на старом потертом диване, оставшемся от прежних владельцев, и рисовала муравьев. Муравьи, тысячи муравьев, ими кишели целые страницы. Весь пол был усеян этими рисунками.

Но сейчас она упала на диван с криком:

— Я американская шлюха, которую обрюхатили! И семья у меня придурки! Как я вернусь в школу и посмотрю людям в глаза?

Вошел Невилл.

— Придержи язык, маленькая дрянь! Что это на тебя нашло? Нельзя так разговаривать с родителями.

— Правда? — усмехнулась она. — Уж кто бы командовал! Тебя никогда не бывает дома. Мама не подпускает меня к собственному ребенку. Она называет меня сестрой, черт побери! Я здесь как бельмо на глазу.

Мадлен разрыдалась.

— Думай, что говоришь! — отрезал отец, не в силах подобрать нужные слова.

Мадлен ожидала, что он позовет мать, чтобы уладить конфликт, но, к его чести, делать этого он не стал. Он закрыл дверь и присел возле Мадлен, ожидая, пока она успокоится. Через некоторое время он поднял с пола рисунки.

— Господи, девочка моя! — воскликнул он. — Ты только посмотри… Ты вся в отца!

Мадлен молчала. Меньше всего она жаждала походить на отца.

Он поднял еще несколько рисунков.

— Почему так много муравьев?

— Мог бы и сам догадаться, — пробормотала она сквозь слезы. — Ты же меня научил.

Он обернулся и посмотрел на дочь. Как будто впервые ее видел.

— Чего ты хочешь, малышка? Чего ты хочешь от жизни?

— Все предельно просто. Я хочу вернуть свою дочь и уехать домой.

Он решительно покачал головой.

— Ты слишком юна и для первого, и для второго.

— Ерунда. Мне уже семнадцать. Если я захочу, то смогу и ребенка забрать, и домой вернуться.

— Твоя мама этого не вынесет. Ты этого хочешь?

— Прекрасно, давай все валить на меня! Какого черта тебя не бывает дома? Ты ее муж. — Она осуждающе ткнула пальцем ему в грудь. — Дело в том, папа, что у тебя своя жизнь. Мама счастлива, заботясь о малышке, я под боком, чтобы она не скучала, поэтому ты — великий художник Невилл Фрэнк — можешь вести светский образ жизни, словно холостяк.

Отец отвесил ей пощечину — не слишком сильную, но довольно ощутимую. От этого Мадлен словно очнулась, у нее тут же прояснилось в голове. Казалось, впервые за много лет она мыслит необычайно четко. Она холодно спросила:

— Чем, черт побери, ты занимаешься в Лондоне? И с кем?

Она дерзко задрала подбородок и подставила другую щеку, но пощечины не последовало. Когда она украдкой посмотрела на отца, он разглядывал очертания Бата на фоне неба. Он не смотрел ей в глаза, когда сказал:

— Раз уж ты задаешь вопрос в лоб, я расскажу тебе, как обстоят дела. Я попытался уговорить твою маму забрать тебя и малышку и вернуться в Ки-Уэст, пожить в нашем особняке. Там ей было бы намного лучше, и вы бы ни в чем не нуждались. Но она категорически отказалась уезжать от меня. Вместе до гробовой доски — вот ее принцип.

— Повезло тебе, — заметила Мадлен, попытавшись скрыть сарказм в голосе. — Повезло, что у тебя такая любящая и преданная жена.

— Только не думай, что я не люблю ее, — слабо запротестовал отец.

Они посмотрели друг на друга. Если бы они были дома, все бы разрешилось. Папа надел бы соломенную шляпу, расположился у себя в студии и начал рисовать. Он бы боготворил маму и хвастался женой перед друзьями. Они бы снова полюбили друг друга, Мадлен была в этом уверена. Но отец стремился к другому. Мадлен поняла, что ей придется принимать решение самостоятельно.