Валера Жен - Катарсис

Но почему так напугался Федор?.. Да, он внешне скопировал страдальческое лицо следователя, имеющего все признаки пережитого страха. А приснился Вадеев, бог знает откуда, с табельным пистолетом Степана Михайловича. Свидетель настроен игриво, и оружие в его руке болтается, будто ключ на пальце шофера. Неловкое движение, и…

– Нет. Не-ет! – в панике проснулся Алексин и, опомнившись, закончил: – А что так медленно едем? Давай, прибавь газу!

Нервная судорога перекосила лицо, руки сжались в кулаки, а тревожный взгляд направлен в скачущие неровности дороги. Что там?

21 августа. Утро.

Работа есть работа, ничего из ряда вон выходящего не произошло. Все расследования со временем становятся привычными своей непохожестью. Факты проанализированы и разложены по полочкам , недостающие звенья восполнены, благодаря профессиональному и житейскому опыту следователя, сделано соответствующее заключение. И все-таки Алексин не испытывает удовлетворения по той простой причине, что личный опыт не может дать однозначного и непогрешимого решения. Главное – некому предъявить обвинение, исключается возможность пострадать невинному человеку. Последняя встреча с Вадеевым в кабинете. Парень держится уверенно и даже нагловато. Чуть насмешливая улыбка.

– Работаешь архитектором?

– Уже говорил.

– Выходит, еще одна лишняя профессия.

Неопределенно пожал плечами. Опять молчание. Взгляд направлен за окно, где собираются кучевые облака и стайками пролетают воробьи.

– Вы уж, Степан Михайлович, скажите откровенно, чего от меня хотите. Все вокруг да около. Похоже, в чем-то подозреваете, но боитесь ошибиться.

– Пожалуй, ты прав. Я чувствую, твоя травма не случайна, как и… твое появление у спального корпуса. – Алексин придвинул к себе лист со свидетельскими показаниями, с легкостью в голосе продолжил: – По каким-то своим соображениям ты можешь скрывать детали злополучной ночи, но все равно я тебе симпатизирую. Мой интерес к тебе чисто психологический. Не каждый день встречаюсь с архитекторами. Ничего не произойдет, если ты немного расскажешь о себе.

– Записывайте. Попытаюсь сформулировать, если, конечно, будет интересно, – начал он монотонно. – Специалисты говорят, моя психология находится под влиянием планет Урана и Сатурна. Таким образом, поступки приобретают двойственный характер – в зависимости от расположения планет. Иногда находит задумчивость с все обостряющимся вопросом, пригоден ли я для общества, несу ли прогрессивный элемент для своей нации и вообще – цивилизации. Отсюда книгокопание, поиски мыслей, подобных моим. Как-то надо оправдывать свою жизнь, хотя, по утверждению некоторых графоманов, каждому человеку отведена особая роль в обществе, без которой не будет равновесия в природе.

– Прямо-таки! – саркастически скривил рот Степан Михайлович. – Выходит, на другой чаше весов должны быть негодяи. Для равновесия. А если нет надобности в негодяях, то как же ты оправдываешь свою жизнь?

– Вы правильно поняли, или догадались, что я не случайно оказался рядом с местом преступления. И не в моих интересах что-либо скрывать. Скорее, беспокоюсь о репутации погибшей женщины – Галины. Она была моим другом, к ней стремился, ее изучал. Любил наконец! За ее насмешки надо мной, хотя и верил – однажды она очнется от своих заблуждений, прозреет и увидит меня в завершенном качестве.

– Какую завершенность имеешь в виду? Извини, перестаю понимать.

– Как известно, любое настоящее произведение должно быть законченным, как, например, готовый бриллиант. Мы сразу видим его ценность. И я такую мысль вынашивал, чтобы взять реванш в бесконечном диалоге с ней. Даже наши беседы являлись формой самовыражения. События изменили мои взгляды, и пусть она покоится без моего на то вмешательства. Другого сказать не могу и не хочу!

– Так-так, – неожиданно подобрел Алексин. – Я тебе сделаю одно предложение. Ты увлекаешься литературой?

– Как сказать.

– Ну, пишешь?

– Когда-то пытался. Ничего не вышло.

– Запомни наш разговор и постарайся изложить события так, как если бы писал… рассказ, что ли. В общем, напиши произведение, а я помогу пристроить в каком-нибудь журнале. Одно условие – достоверность. Договорились?

– Однако! – усмехнулся Вадеев. – Во-первых, я не хочу говорить о Леготиной, а во-вторых, не могу допустить проникновения в ее частную жизнь.

– Считай, для меня лично. «Дело» закрыто, как тебе известно.