Артем Чурюкин - Архив

Читал и перечитывал, цеплялся за фразы и выражения, многоточия, зачеркнутые слова, обращения. Шевелил губами, проговаривая каждое слово чуть ли не по слогам, и когда его смысл медленно, но неотвратимо отпечатывался в разуме, переходил к следующему. И так слово за словом, строка за строкой, мысль за мыслью.

Читал и шептал, шептал и читал…

И понял.

Не все, но что-то.

Это «что-то» щелкнуло внутри, будто встало на место, в нужный паз. И сразу сплелся вокруг клубок: еще не затянулся в тугой узел, но был близко к тому. Еще не надорвался, окончательно сводя Антона с ума, но неприятно свербел внутри, требуя действий.

И Антон знал, что нужно делать. Возможно, впервые в своей жизни, которую помнил лишь смутно, урывками: память заполонило смертями, людским горем и отчаянием. Но Лизу он просто так не оставит, не в этот раз:

«Я отомщу за тебя, сестренка…»

«Не надо, Антон…» – изнутри донесся этот приятный, чуть томный голос. Оттуда, где частичка Лизы поселилась в нем навсегда и теперь будет делить с ним каждый вдох. И удар.

«Надо…»

Он нащупал телефон: цифры на экране высветили раннее утро 24 октября 2023 года – день, когда Антон сделал первый шаг в пропасть, но не упал сразу же и не сгинул в ней, а как-то умудрился устоять на тонюсенькой, почти невидимой, протянутой по ущелью леске. Каждый следующий шаг будет тяжелее, но шанс дойти у него – есть. А если все-таки не дойдет… Ну что ж, такая вот непростая нынче эпоха.

Разблокировал аппарат отечественного производства, открыл телефонную книгу, нашел контакт «Стажер» с незаполненными полями имени («Надо все-таки узнать, как его зовут. Вдруг это тоже важно». ) и набрал.

Из динамика раздавались длинные гудки, уже пятнадцатый или шестнадцатый по счету. Не то, чтобы Антон считал, оно как-то само получалось: ожившее сознание все так же ухватывало мельчайшие детали, готовое выдать их по первому зову: отчет заполнить или выстроить цепь событий на маркерной доске. Но в памяти все это не отпечатывалось. Уснешь, проснешься утром, и предыдущего дня как ни бывало, а ты снова в дне сурка, только немного другом. Такая вот шизофрения.

Наконец вместо гудков из динамика послышалось какое-то мычание.

– Стажер!

– М… М… Угу.

– Алло?.. Стажер!

– Чебуреки с вишней.

– Стажер!

– И беляш.

– Смирно, блядь!

– Есть смирно! – Антон живо представил, как безымянный стажер спросонья вскочил по стойке, долбанулся мизинцем на ноге обо что-нибудь тяжелое, но застыл натянутой струной, побагровел, молчал и терпел, часто моргая влажными глазами.

– Ладно, успокойся, ты не в казарме. Это полковник Зиноньев. Из Управления.

– Слушаю!

– С утра доставь мне этого парня на допрос, как его… Ну, которого по «Хрому» задержали.

– Так точно! Будет исполнено!

– И пожри что-нибудь перед сменой.

Стажер что-то лозунговал в телефон, но Антон уже сбросил звонок и снова посмотрел на время. Слишком рано, и опять не выспался. Пусть кровать жесткая, и отвердевшее постельное белье, не менянное уже пару месяцев, скомкалось в ногах и пованивает, а спать хочется настолько, что уже все равно где.

Антон вздохнул. Не суждено ему выспаться на этом свете, отоспится на том: вариться в котле у черта будет поудобнее и поприятнее, нежели на этой, обреченной сгореть в атомном огне планете.

Он принюхался. От него самого веяло прелым телом. Еще не так, как от бомжей, но близко и мерзко, чуть сладковато. Антон, не вставая, потянулся за кителем, засунул обратно в карман Лизины предсмертные записки, попытался отряхнуть грязь и какие-то крошки с плеч и погон, заметил пятна крови на рукавах, снова вздохнул. Чисти этот кусок ткани, не чисти – один хрен выглядеть будет потрепанным. Его уже таким выдали Антону в аккуратном целлофане заводской упаковки. А сам Антон, видимо, таким уже родился – потрепанным и невыспавшимся. И обреченным.

Бросил одежду обратно на пол, встал и ушел просыпаться под холодным душем, будто на прощание бросая фантому молоденькой девушки: «Я за тебя отомщу». Та ответила: «Согрей, мне так хочется жить», едва заметно улыбнулась и отвернулась к окну, наблюдать за улетающей стаей птиц.

Низкое здание морга торцом примыкало к главному корпусу больницы, из окон которого даже в это раннее утро торчали кисти рук с зажатыми между пальцами дымящимися сигаретами. Несколько способных передвигаться постояльцев стационара, одетых в тонкие рубахи, кучковались около подъезда и тоже затягивались раковыми палочками, пуская облачка сизого дыма. Один даже придерживался рукой за стойку капельницы, но продолжал курить: то ли играя в русскую рулетку со смертью, то ли уже сыграв: понимая, что один хрен он скоро сдохнет и переедет из восьмиместной палаты от своих туберкулезных и раковых соседей на тесную одиночную койку в холодильнике морга.