Владимир Митюк - Синдром Рыжей. Роман из цикла «Пространство холода»

Я понимающе промолчал. Мало ли что бывает в жизни, и, наверное, с возрастом возникают проблемы совсем иного порядка. Мы выпили еще, я – почти по полной схеме, Мария Ивановна же аккуратно и немного пригубила, и пригорюнилась. Я ждал, ничего не спрашивая, ибо мне было хорошо на самом деле, но нечто тревожное проскальзывало в облике этой ещё моей сотрапезницы и не могло не беспокоить. Молчание затягивалось. Решив, что одна из тех замечательных тем, которая не может не интересовать женщину, наверняка являющуюся бабушкой, это внуки, и я спросил именно об этом. Чёрт меня дернул, честное слово! Как будто что-то случилось с Марией Ивановной! На моих глазах она мгновенно постарела, и превратилась из оптимистичной, хотя и усталой, … продолжать не хочется!

Рассказ её был полон горечи и печали, так свойственной нашим русским женщинам. И благополучного конца ему в тех, давних, условиях, не предвиделось. Когда-нибудь я перескажу его вам, если будет таковое желание, подробно. Но вряд ли. Ибо людям хватает и собственных забот, не то, что чужих, на которые, вольно или не вольно, душа таки откликается. И ещё. Почему-то люди охотно, мне не раз доводилось наблюдать, выговариваются перед посторонними, теми, кого никогда уже не увидят, перед попутчиками, или в очереди. Но только тогда, когда держать в себе – сверх всяких сил.

Ко мне, правда, это пока не относится – но, может, настанет такой день, когда и я окажусь в отчаянном положении, хотя верить в это совсем не хочется. Однако неспроста там, у них, регулярно ходят на исповедь – надеясь, что Всевышний поможет. Или платят сумасшедшие деньги психоаналитикам и психотерапевтам, являющимися, в сущности, шарлатанами. Но бог им судия, и, если помогает – что ж, так мир устроен.

Наш же человек всё носит при себе, не доверяя ни богу, ни черту, ни правительству. И лишь иногда его прорывает, когда совсем невмоготу, и стыдится этого. Было бы облегчение душе…

Но тогда мне казалось, что небо внезапно померкло, клюква спряталась и чуть ли не наступила ранняя зима. Так все было безнадёжно, и я мог только выслушать – совета от меня не ждали. Я понял, что неспроста Михаил Иванович начал прикладываться к бутылке и не мог осуждать его, тем более что сам был небезгрешен.

И ещё я понял, что все мои проблемы – с семьей, тёщей, Рыжей зачастую просто надуманы, и что надо жить, как оно течёт, ибо для простых смертных – шаг вправо, шаг влево – весьма чреват.

Но что-то внутри меня сопротивлялось этому открывшемуся знанию, но протест был слабым, неосознанным и бесперспективным.

Однако возвращались мы домой в приподнятом настроении – алкоголь (мы больше не пили, ограничившись чуть тёплым чаем), хорошая добыча, заполнившая все ёмкости, сделали свое дело. В вагоне было прохладно, не топили, Михаил Иванович проспался и всю дорогу пел песни, отчего весь вагон оборачивался на него, но из уважения слушал, не прерывая. Рядом с нами оказалась симпатичная рыжая девчонка, как выяснилось, тоже оказавшаяся без компании. Наполненная корзинка, туесок с клюквой.

Мои попутчики вышли раньше, ещё до города, выговорившаяся Мария Ивановна взяла телефон, дала свой, обещала позвонить, но потом куда-то пропала вместе со своими проблемами.

Я же остался вместе с незнакомой девушкой, говорить было не о чем, разве что об успешном сборе и выслушанном рассказе. Ехать оставалось полчаса, действие алкоголя прошло и я, признаться, озяб, как и новая спутница. Она невольно подвинулась ко мне. Я – не хотите ли согреться?

Достаю очередную бутылку – сейчас это клюквенная настойка, сворачиваю головку, мы по очереди глотаем из горлышка, и то, что я обнимаю, почти невинно, девчонку, не выглядит неестественным.

И эти невинные объятия, признаюсь, минут за пятнадцать до вокзала, переходят в более тесные.

Колечко на безымянно пальце. У меня такое же, так что паритет соблюден. И я всего лишь держу её за руку. Этого достаточно, ток стремительно мчится через нас и замыкается. Дыхание перехватывает, но я даже не рискую поцеловать девушку.

Она поднимает глаза, серые, огромные, и я понимаю, что пропал. Я увидел в них свое отражение. Её губы дрожат. И вся она, но уже не от холода.

Мы не задаем друг другу вопрос – что дальше, но её телефон… Мой? – Нет, я звонить не буду, ты, если решишься. Надежда.

А что, моя рыжая пассия? Зачем? Я ухожу, унося на губах вкус внезапного мимолетного поцелуя и номер телефона.

***

Дома были довольны моими успехами – даже освободили от переборки. Я заслужил дополнительное поощрение от тёщи в виде бутылочки собственноручно приготовленной наливки, которой выпил одну рюмку, не забыв похвалить, и, естественно, от жены.