Алёна Половнева - Мегеры

– Саша приехала, – быстро прервал он его, не дав пуститься в рассуждения, чем отличаются порезы от осколков от ран, аккуратно нанесенных кухонным ножом.

– Я видел, – он улыбнулся. Улыбка была широкая, радостная, но беглая и нетерпеливая, какая бывает у человека, предвкушающего удовольствие.

Видео «Саша Гингер верхом на шланге» утром уже набирало просмотры на Ютюбе. Демид тут же поделился им в «Плотине».

– И она оценила импровизацию? «Огненная мегера» – это же фамильная традиция семьи Гингер.

– Ей не понравилось.

Брокк снова широко улыбнулся. Демид отвернулся от иглы, которая протыкала его кожу.

– Сиди смирно, – Брокк легко стукнул его по плечу.

В процедурку сунулась чья-то лохматая голова.

– Меня нет, – бросил Брокк, не отрываясь от работы. Демид старался не смотреть на его пальцы в латексных перчатках, но чувствовал каждое наглое касание холодной хирургической иглы.

– Разве ты не дежуришь?

– Нет, я спустился ради тебя. Я попросил из приемника звонить, если ты придешь.

Теперь Брокк зашивал его ногу, и Демид мог наблюдать только светлую макушку. Вдруг что-то толкнуло его под руку, и он быстро погладил доктора по волосам.

Тот поднял голову и улыбнулся.

– Кончай со мной флиртовать!

Он был красив, но как-то неоднозначно. Мучительно. Упадет не так свет ему на лицо, и он – урод. Улыбнется, и из врачей – в модели. И двигался он как цирковой гимнаст, упруго, будто гравитация – это не для него.

– Спасибо, – проникновенно сказал Демид, когда Брокк бросил свои пыточные инструменты в лоток.

– Не за что, – сказал он небрежно и совершенно неожиданно чмокнул его в коленку.

– Я флиртую, да? – заржал Демид.

Брокк хитро улыбнулся, встал, отвернулся и загремел какими-то своими крючками.

– Я больше к тебе не приду, противный, – отмахнулся Демид, кривляясь.

Он разглядывал его широкую мускулистую спину и не собирался ничего объяснять. Правда, Брокк три или четыре последних визита даже не интересовался Демидовой легендой.

– Чего это? – деланно удивился доктор, обернувшись. – Смотри, какой шовчик аккуратный получился…

Он провел рукой по его голому почти безволосому бедру, довольно далеко от «шовчика», заметил мурашки, побежавшие вслед за его рукой, и усмехнулся.

Демид обожал разогревать всех вокруг себя. Не терпел чувственного холода. Ему нужно было, чтобы вокруг все были слегка возбуждены, немного влюблены, необязательно в него. Чтобы было тепло. Брокк с удовольствием ему подыгрывал.

– Ты на похороны пойдешь? – спросил он, моя руки.

– Да. В четыре. А потом – вечеринка. Траурная вечеринка – это оксюморон…

Демиду не хотелось уходить. Рядом с другом ему было легко и весело. Не надо было притворяться, что улыбаться не время.

Брокк снова стоял к нему спиной, и Демид снова не мог отвести глаз от широких плеч и узкой талии, которые подчеркивала зеленая хирургическая форма. Его периодически охватывало странное чувство, которое сложно было описать словами – хотя словами он без ложной скромности мог описать что угодно! Но это чувство… Как если бы упыри с факелами вдруг исчезли бы из его сада, то он нашел бы повод – например, начисто сжег бы всю свою кожу – только чтобы снова попасть к нему на прием.

Эта мысль в который раз испугала его, и Демид, как и всегда, нашел силы себя одернуть. Нельзя поддаваться Брокковскому убийственному обаянию, иначе тут же окажешься в плеяде суицидниц, что вертелась и вертится вокруг него. Даже Саша, которая была хороша со всех сторон и до женщины его мечты чуть-чуть не домолчала, весь год, что встречалась с ним, медленно, но верно сходила с ума. В основном от ревности.

– Я ушел, – сообщил Демид, – до вечера!

Брокк махнул ему, не оборачиваясь.

Демид вышел из больницы и упал на ближайшую лавочку. Солнце висело высоко над горизонтом, и весь город был залит мягким желтым светом. Медицинский центр «Йоргесен и Брокк», звавшийся в народе коротко и емко – «ЙоБ», стоял на возвышении, на самой окраине Верхних Мегер. Отсюда, со смотровой площадки, был виден отель. Он притулился у подножия холма, маленький, белый и несчастный.

Демид вложил в него все свои деньги – наследство умершей бабушки – чтобы сохранить место, с которым связаны сентиментальные детские воспоминания. Он бережно хранил их в голове и периодически «пересматривал». Они были теплые и уютные, как будто золотистые.

«Два бабуина» к моменту продажи уже лет десять не работал как отель, и Гингер отдал его за треть цены. И Сашу впридачу – она там жила всю свою жизнь и деваться ей было некуда.