Тесс Герритсен - Грешница

Аббатиса, казалось, еще больше сжалась в своем кресле и посмотрела на свои скрюченные артритом руки. Она молча разглядывала их, словно видела впервые. Потом тихо произнесла:

– Как же мы не поняли?

– Беременность можно скрыть. Известны случаи, когда девочки-подростки умудрялись скрывать это от собственных матерей. Некоторые женщины даже самим себе не признаются в том, что беременны, до самого момента родов. Возможно, так было и с Камиллой. Должна сказать, что я и сама испытала шок во время вскрытия. Я совсем не рассчитывала увидеть такое...

– ...у монахини, – договорила за нее Мэри Клемент. Она пристально посмотрела на Мауру.

– Монахиням не чуждо ничто человеческое.

Аббатиса грустно улыбнулась.

– Спасибо, что признаете это.

– К тому же она была так молода...

– Думаете, только молодым приходится бороться с искушением?

Маура вспомнила свою бессонную ночь. Виктора, который спал в соседней комнате.

– В течение всей жизни, – сказала Мэри Клемент, – нас преследуют соблазны. Конечно, они меняются с возрастом. Когда вы молоды, искушение приходит в образе красивого юноши. Потом появляются соблазны вроде сладостей и вкусной пищи. А чем старше вы становитесь, тем соблазнительнее поспать лишний часок утром. Так много всяких желаний, и мы подвержены им в такой же степени, как и все остальные, только нам не дозволено признаваться в этом. Обеты, которые мы даем, выделяют нас. Жизнь под покрывалом может быть в радость, доктор Айлз. Но совершенство – это слишком высокая планка, и никому не дано дотянуться до нее.

– Тем более, если речь идет о молодой женщине.

– С возрастом не становится легче.

– Камилле было всего двадцать. Должно быть, она сомневалась, перед тем как принять постриг.

Мэри Клемент ответила не сразу. Она посмотрела в окно, которое выходило на монастырскую стену. Наверное, этот вид всякий раз напоминал ей о добровольном заточении.

– Мне был двадцать один год, когда я стала монахиней.

– И у вас не было сомнений?

– Ни единого. – Она посмотрела на Мауру. – Я точно знала.

– Откуда?

– Потому что со мной говорил Господь.

Маура промолчала.

– Я знаю, о чем вы сейчас подумали, – сказала Мэри Клемент. – Что только психи слышат голоса. Только психи слышат, как с ними разговаривают ангелы. Вы врач и, возможно, на все смотрите взглядом ученого. Вы скажете, что все это мне приснилось. Или же это было гормональное нарушение. Временная вспышка шизофрении. Я знаю все теории. Знаю, что говорят про Жанну д'Арк – сумасшедшая, которую сожгли на костре. Вы ведь так думаете, правда?

– Боюсь, я не религиозна.

– Но были когда-то?

– Я воспитывалась католичкой. Мои приемные родители были католиками.

– Тогда вы знакомы с житиями святых. Многие из них слышали Божий глас. Как вы это объясните?

Маура поколебалась, зная, что ее ответ скорее всего обидит аббатису.

– Слуховые галлюцинации часто интерпретируют как религиозный опыт.

Вопреки ожиданиям Мауры Мэри Клемент, казалось, нисколько не обиделась. Она просто спокойно смотрела на нее.

– Я произвожу на вас впечатление ненормальной?

– Вовсе нет.

– Так вот, я говорю вам, что слышала голос Бога. – Ее взгляд опять скользнул к окну и уперся в серую каменную стену, на которой поблескивали льдинки. – Вы второй человек, которому я рассказываю это, потому что знаю, что думают люди. Я бы и сама не поверила, если бы со мной такого не случилось. Когда тебе всего восемнадцать лет, и Он говорит с тобой, разве можно Его не слушать? – Она откинулась на спинку кресла. И тихо добавила: – Знаете, у меня был возлюбленный. Человек, который хотел жениться на мне.

– Да, – сказала Маура. – Вы мне рассказывали.

– Он не понял. И никто не понимал, почему молодая женщина вдруг решила спрятаться от жизни. Так он называл это. Спрятаться, как последняя трусиха. Подчинить свою волю Господу. Конечно, он пытался переубедить меня. Так же, как и моя мать. Но я знала, что делаю. Я знала это с того самого момента, как Он позвал меня. Я стояла во дворе, слушала пение сверчков. И вдруг зазвучал Его голос, чистый словно колокольный звон. И я поняла.

Аббатиса посмотрела на Мауру, которая уже ерзала на стуле, не зная, как прервать этот разговор. Ей было очень неуютно.

Маура бросила взгляд на часы.

– Мать-настоятельница, боюсь, мне пора.

– Вы, наверное, удивляетесь, зачем я вам все это рассказываю.

– Сказать по правде, да.

– До вас я рассказывала это только одному человеку. Догадываетесь, кому?