Л.А. Бэнкс - Миньон

Я вот стараюсь освоиться с этим положением, которое не изменилось с тех пор, как Ева все перевернула; девушка опередила свое время и сказала: а, ладно, мне выбирать. Но тогда все пошло кувырком, на самом деле, без дураков, и сестрица здорово шлепнулась. С тех пор и платим и все на нее валим. Так вот, я просекаю. Я слушаю, слышу вас, но все равно торчу в этой, мать ее, позе, а хочу свободы, потому что слышу вас, и я не свободна. Готова платить цену, чтобы стать хозяйкой, и наковальню перетащить повыше, и задолбало меня рассчитывать коэффициент риска – хочу просто развлечься. Хочу хоть на миг забыть, как села прямо на осколки своей круглой нубийской жопой.

Не хочу все время слышать, как братцы зовут меня деткой и тут же стервой, когда я делаю выбор, а им не нравится, и пусть все старые чертовы куклы отвалят и дадут мне дышать, самой все это запутанное дерьмо разобрать – однако, уважение. Не, я не хочу быть мамочкой детки, когда я еще сама детка... и мне нравится моя новая сила кружить головы и мужиков заставлять трястись, даже их не касаясь, я просто играю – смотрю, какие у меня сильные флюиды, но это еще не дает им права меня ломать. Никак. Нет у старых кукол права судить, что у меня на уме, потому что тело мое говорит мне громко и ясно..."

Легкий стук в дверь оторвал Дамали от дневника и заставил поднять глаза. Она буркнула стучащему, чтобы вошел, и смотрела, как Марлен закрывает за собой дверь и идет через комнату. Когда Марлен села на край кровати, Дамали повернулась вместе с креслом лицом к наставнице.

– Ты снова пишешь, – сказала Марлен негромко. – Это хорошо.

– Ага, – так же тихо согласилась Дамали. – Просто отлично.

Женщины застыли в напряженном молчании. Марлен покосилась на запечатанные окна, на пол, потом сцепила руки на коленях.

– Дамали, я прошу прощения, – наконец выдохнула Марлен и расцепила руки. – Я долго очень круто с тобой обращалась и даже не знаю теперь, с чего начать. Тебя надо многому научить, а времени почти нет.

Девушка промолчала, и Марлен подняла на нее глаза.

– Я так стараюсь, – прошептала Дамали, – быть именно тем, чем меня называют... чем я должна быть, по вашим словам. Но я тоже человек.

– Это так, детка, – шепнула в ответ Марлен и отвернулась.

– Я не все понимаю, что происходит. Я даже не могу понять, как это все ощущается у меня, – призналась Дамали, и Марлен снова подняла на нее глаза. – Как будто все выворачивается из-под контроля, и будто мы, вся команда, на грани катастрофы... и я не знаю, как я могу ее предотвратить... и могу ли.

Они долго смотрели друг на друга, потом наконец Марлен кивнула.

– Мне надо было тебе рассказать все это раньше, – сказала она. – Но я просто не могла.

– А почему теперь? Вот что мне больнее всего, Марлен. Ты мне не доверяла.

Марлен покачала головой:

– Доверяла. Я собственным страхам не доверяла. – Она украдкой глянула Дамали в глаза. – Страх – ужасное чувство. Заставляет очень узко смотреть на вещи. Я не хотела потерять тебя, отдать падшей ночи.

Взгляд Дамали смягчился, напряжение отпустило ее.

– Я знаю, Map. Но где же твоя вера? Надо дать человеку возможность что-то и самому сообразить.

Марлен кивнула и грустно рассмеялась.

– Устами младенца глаголет истина. Когда долго живешь, страх делает твои кости... ум... дух хрупкими для любых перемен. Это потому, что перемены всегда несут боль – и цена ее невероятно высока.

Дамали встала и села рядом с Марлен, обняла ее за плечи. Марлен испустила глубокий, долгий вздох усталости. Вплетенная в него тревога нашла путь к сердцу Дамали, к самой сердцевине ее существа.

– Я так тебя люблю, Map. Никогда никому и ничему не позволю тебя обидеть. Ты же знаешь, как я воспринимаю тебя и группу? Вы – моя семья.

Марлен кивнула и осторожно отодвинулась, чтобы заглянуть в глаза Дамали, держа ее за руки.

– Ты так молода и так красива, что я бы хотела, кажется, окружить тебя пузырем безопасности, охранить от большого страшного мира. Я – мать. Когда-нибудь, даст Бог, ты тоже ею будешь. Тогда ты поймешь силу страха не за себя.

Слезы навернулись на глаза Марлен.

– Даже если бы не было никаких вампиров и демонов, я бы все равно боялась. Я каждый день молюсь за всех за вас, но не так за других, как за тебя, моя деточка.

Отирая слезы, капающие из умудренных жизнью глаз Марлен, Дамали поцеловала ее в щеку.

– Я тебя люблю. Понимаешь?

Марлен кивнула и улыбнулась, потом усмехнулась так грустно, что Дамали сглотнула навернувшиеся слезы.