Юхан Теорин - Приют Святой Патриции

По мере того как он продвигается в глубь прачечной, помещения становятся все меньше и меньше. А то, куда он сейчас попал, самое маленькое из всех. Судя по всему, какая-то подсобка. Он закрывает за собой дверь, находит выключатель и включает свет. Надо экономить батарейку.

Пыльная голая лампа освещает и в самом деле крошечную комнату без окон, набитую всяким мусором – деревянные ящики, картонные пачки из-под стирального порошка, сломанные вешалки.

Но, как и обещал Леген, рядом с одной из полок – дверь лифта с железной рукояткой и маленьким квадратным окошком… Совсем небольшая дверь, скорее даже большой люк, нежели дверь. Примерно в метр шириной и такой же высоты, почти квадратный. Он приоткрывает ее и сразу понимает – лифт грузовой. Старинный деревянный лифт, установленный много десятилетий назад для рассылки стираного белья по этажам Санкта-Психо.

Внутри очень тесно. Стоять в полный рост, конечно, невозможно. Но тем не менее Ян решается – нагибает голову и влезает в кабину.

Похоже на багажный отсек в междугороднем автобусе. Или большой сундук.

Он опять чувствует что-то вроде головокружения, но преодолевает приступ клаустрофобии.

Пока он неуклюже размещается в тесной кабине, с пола поднимаются облака пыли. С трудом разворачивается лицом к двери.

И взгляд его останавливается на Ангеле.

А если сейчас, именно сейчас, Лео или Мира проснутся и позовут его? Но он не хочет об этом думать.

Он слишком близко к Рами.

Четвертый этаж, седьмое окно.

Он выключает Ангела. На стене семь черных кнопок. Старые, потрескавшиеся, по виду – бакелитовые, как доисторические телефоны. Справа от одной из кнопок надпись «Экстренная остановка». На остальных номеров нет или стерлись, но он наугад нажимает четвертую кнопку справа.

Над головой у него что-то ухает – наверное, ожила лебедка, – и лифт медленно трогается. Серая стена в окошке ползет вниз, кабина скрипит и вздрагивает.

Он поднимается в клинику.

Ян совершенно не уверен, что нажал правильную кнопку. Остается надеяться, что попадет на четвертый этаж.

Зажмуривается и старается отбросить мысль, что этот жуткий лифт больше всего походит на большой деревянный гроб.

На второй неделе пребывания в Юпсике Ян начал рассказывать, что заставило его прыгнуть в пруд. Но никакому не психологу – Рами. Долгие разговоры за закрытой дверью ее палаты.

Рами в тот вечер не находила себе места. Сначала она прыгнула на незастеленную постель и закрыла голову подушкой. Потом так же порывисто вскочила, схватила гитару, встала с ней на самом краю матраса и уставилась на черные стены, словно перед ней был полный зал.

– Мне нравится хаос, – сказала она. – Хаос – это свобода. Я прославляю неустойчивость, когда пою… как будто стою на самом краю сцены и иногда падаю.

Ян промолчал. Он сидел на полу около ее постели и молчал.

А она, не глядя на него, продолжала:

– Если мне когда-нибудь удастся сделать диск, то он должен быть как последнее письмо самоубийцы. Только без самоубийства.

Ян помолчал.

– А я пытался, – сказал он, уставившись в пол.

Рами взяла, как обычно, резкий минорный аккорд:

– Пытался – что?

– Покончить с собой. На прошлой неделе.

– Хорошо бы люди умирали из-за музыки. – Она взяла другой аккорд. – Песня должна быть такой, что людям хотелось бы услышать ее и умереть.

– Я хотел покончить с собой еще до того, как попал сюда… И почти удалось.

Рами замолчала. Наконец-то она его услышала. Пружиня на матрасе, сделала два шага назад и прислонилась к стене:

– Так ты и вправду хотел умереть?

Ян почти незаметно кивнул:

– Хотел… я все равно бы умер.

– С чего бы это?

– Они бы все равно меня убили.

– Кто – они?

Ян посмотрел на Рами. Даже рассказывать о том, что случилось, было страшно. Запертая дверь, ограда с колючей проволокой – все равно страшно. У него было такое чувство, что Торгни Фридман стоит за стеной и слушает.

– Банда, – почти прошептал он. – Парни из моей школы. Они из девятого… называют себя Бандой четырех, а может, это и не они придумали, другие их так называют… В школе они – короли, во всяком случае, в коридорах… а учителям невдомек. Не знают ничего или не хотят знать… И к ним все подлизываются.

– Но не ты?

– Дурак был, не подумал… – Ян вздохнул. – Торгни Фридман потребовал, чтобы я уступил ему место в очереди. А я не уступил. Хуже того, все это увидел учитель и велел Торг ни встать в самый хвост. Этого он не забыл… – И Ян опять вздохнул. – А после этого начался террор . Торгни объявил мне вой ну. Он не давал мне проходу. То орал во всю глотку, какое я дерьмо, то просто подкрадется сзади и толкнет со всех сил так, что я лечу носом на пол…