Юхан Теорин - Приют Святой Патриции

Внезапно дверь открылась, и показалась черноволосая женская голова в больших блестящих очках.

– Алис?

Рами замерла и напряглась как струна. И правда – длинная, тонкая… как струна.

– Что? – спросила она еле слышно.

– Ты не забыла, что у нас сегодня сеанс терапии? В три часа.

Рами промолчала.

– Просто поговорим. Уверяю, ты почувствуешь себя лучше.

Дверь закрылась.

– Болтунья, – сквозь зубы сказала Рами. – Психобалаболка. Я ее ненавижу.

На пятое утро в Юпсике Ян сидел в своей комнате и продолжал серию о Затаившемся и Банде четырех. На постели комком лежала простыня. Сейчас она высохла, но когда Ян проснулся, простыня была мокрой.

На столе рядом дневник – тот самый, что нашла для него Рами. Он приклеил скотчем на обложке сделанный Рами поляроидный портрет и начал записывать. Все, что случилось за последнюю неделю, все, что говорила ему Рами, все, что пришло в голову ему самому. И вдруг оказалось, что исписано уже много страниц. Странно.

В дверь его палаты постучали. Он поступил так, как поступала в таких случаях Рами, – промолчал. Но дверь все равно открылась, и в щели появилась бородатая физиономия. Психолог по имени Тони.

– Привет, Ян. Нам с тобой надо поговорить.

– О чем? – Ян невольно напрягся.

– Об одном парне… зовут его, если не ошибаюсь, Ян Хаугер. – Тони улыбнулся в бороду. – Пошли в мой кабинет.

Ян остался сидеть за столом с карандашом в руке. Он помнил телефонные угрозы. Ничего он им не расскажет.

Но психолог спокойно ждал, и Ян в конце концов сдался.

Они прошли через столовую, откуда вела на второй этаж лестница. Через весь второй этаж тянулся коридор с бесчисленными дверьми служебных кабинетов по обе стороны. За одной из этих дверей и помещался кабинет психолога.

– Садись.

И, не дожидаясь, пока Ян опустится в кресло, уселся за письменный стол и начал перелистывать бумаги в какой-то папке. Ян посмотрел в окно. Небо было ясным и голубым, солнце то и дело вспыхивало в лужах талой воды на больничной парковке.

Психолог вдруг поднял на него глаза:

– А где ты взял снотворное?

Ян не ожидал такого вопроса и ответил автоматически:

– У мамы.

– А бритвенные лезвия? У отца?

Ян молча кивнул.

– Как ты думаешь… это надо толковать в какой-то степени символически?

– В каком смысле «толковать»?

Он и в самом деле не понял, что хотел спросить психолог.

– Ну… сам подумай, – Тони подался вперед, – то, что ты проглотил снотворное не чье-то, а именно своей матери, что ты раздобыл лезвия не где-то, а именно у отца… может быть, это был своего рода протест? Протест против родителей?

Ян никогда не думал о случившемся под таким углом. И сейчас не задумался – покачал головой и тихо ответил:

– Я просто знал, где они лежат.

– О’кей… Но если мы подведем итог того, что произошло, получим вот что: ты проглотил пятнадцать таблеток, разрезал вены на запястьях и прыгнул в озеро рядом с домом.

Ян промолчал. Да, так все и было. Но сейчас все, о чем говорил психолог, воспринималось как сквозь вату, нечетко, как сон. Как комикс. Затаившийся и пруд .

– Это не озеро, – сказал он. – Пруд.

– Ну хорошо, не озеро, а пруд. Но ведь и в пруду можно неплохо утонуть, а?

– Можно.

Ему не хотелось вспоминать, как это было там, под водой, когда он понял, что ему не хватает воздуха, а сил выплыть уже нет. Ян уставился на ковер под столом. Ярко-зеленый.

– И тебя вытащили из пруда добрые люди, которые случайно проходили мимо. Потом отвезли в госпиталь, оказали помощь и перевели к нам. В детскую и юношескую психиатрическую клинику, где ты сейчас и находишься.

– Я знаю.

Молчание.

– Когда ты прыгнул в пруд, ты хотел умереть… а сейчас? Ты все еще хочешь умереть?

Ян опять посмотрел в окно. За парковкой высилось огромное, наверное десятиэтажное, здание городской больницы с бесчисленными стеклами в стальных переплетах. Солнце плавилось в этих стеклах. Когда он прыгнул в ледяную воду пруда, была зима, а сейчас все сияет совершенно по-весеннему.

Здесь спокойный мир. Можно, конечно, сказать, что он за решеткой, зато в безопасности.

– Нет, – сказал он уверенно.

Здесь, в Юпсике, умирать ему не хотелось.

– Очень хорошо. Просто замечательно. – Тони сделал пару пометок в своем блокноте. – Но всего три дня назад все было по-другому. Как ты себя чувствовал тогда?

– Очень плохо.

– А почему плохо?

Ян вздохнул. Вот об этом-то ему как раз и не хотелось рассказывать. Конечно, он мог бы говорить о Банде четырех сколько угодно, часами, но ничто от этих разговоров к лучшему не менялось.