Анне Метте Ханкок - Питбуль

– Чего ты боишься, Ян? Если ты поделишься со мной, я смогу помочь.

Ян не ответил.

– Это из-за твоей дочери? – спросила Элоиза. – Она имеет какое-то отношение к этому всему?

Сначала ей показалось, что зазвучал тихий смех. Когда Фишхоф заговорил, Элоиза поняла, что он плачет.

– Ты не можешь мне помочь, – проговорил он. – Никто не может. Уже слишком поздно. Слишком поздно.

– Не бывает слишком поздно, – возразила Элоиза. – Но нужно, чтобы ты рассказал мне, что произошло между тобой и Мазореком и почему ты так боишься его. Он не может прийти за тобой, если ты этого опасаешься. Я прочитала в архивах новостей, что он умер в 1998 году, а когда я набираю в поиске его имя, появляется только несколько некрологов и одна статья о девушке, которая исчезла в таверне давным-давно. Так что, если ты расскажешь мне о…

– Ты имеешь в виду Мию? – всхлипнул он тихо в трубку.

Элоиза несколько раз мигнула.

– Да, – кивнула она. – Ее звали Мия.

– Если ты начнешь в этом копаться, они придут за нами. За нами обоими!

– Тебе что-то известно об этом, Ян?

– Они придут за нами. Они придут… Они… придут, – повторил он как-то отрывисто, словно пытаясь одновременно говорить и зевать. Его голос звучал по-детски удивленно и вместе с тем сонно. – Они придут… под тканым плащом, с огнем и копьем, с большими глазами навыкат.

Элоиза нахмурилась.

– О чем ты говоришь? С огнем и копьем?

– В ящиках комода, Элоиза. Они копались там. Я вижу это. Они украли мои документы, да, они забрали их! Они унесли мои бумаги с собой!

– Нет, Ян, постой! Не пропадай!

Элоиза знала, что он отключается. Уже не первый раз она наблюдала, как он в считаные секунды превращается из здравомыслящего человека в лунатика.

Она держала ручку над блокнотом.

– Расскажи мне о Томе Мазореке.

Тишина.

– Алло? Ты здесь? – Элоиза повысила голос, чтобы докричаться до него: – Ян?! Алло?

Ответа не было очень долго. Потом она услышала голос Рут:

– Элоиза? Вы еще тут?

– Да, что случилось? Где Ян?

– Сидит в своем кресле. Он положил телефон на колени.

– Он заснул?

– Нет, не думаю. Ты спишь? Ян?.. Нет, не спит, но он сейчас не в себе. Я думаю, ему нужно побыть в покое, так что если вы…

– Кто-нибудь заходил сегодня в дом, Рут?

– В дом? Что вы имеете в виду?

– Он сказал, что кто-то украл какие-то вещи из ящиков – что-то про какие-то бумаги.

Рут цокнула языком.

– Он бредит! Вы же знаете. Вчера он заявил, что из телефона раздаются подозрительные звуки, и настоял, чтобы его прослушивали. Сегодня утром заартачился из-за почтальона. Здесь никого не было, кроме меня.

– Просто скажите ему, что никто за ним не придет и что ему не следует бояться.

– А кого ему бояться? – фыркнула Рут, и в ее голосе прозвучали тревога и раздражение. – Здесь же никого нет, кроме меня.

– Просто скажите ему, что я все улажу, чтобы он не волновался, ладно? Скажите ему это!

– Да, конечно. – Рут помолчала мгновение. – Вы придете сегодня?

– Нет, я… – Элоиза колебалась. – В ближайшие дни меня не будет в Копенгагене, так что, если что-то случится, позвоните мне, хорошо?

– Что-то стряслось?

– Нет, но я постараюсь разобраться со всем этим. Выяснить, что именно мучает Яна.

– Ну нет, вам обоим пора уже заканчивать с фантазиями о грабителях. Он понятия не имеет, что говорит. Лучше приходите сюда и…

– Нет, – ответила Элоиза. – Я знаю, вы думаете, что это я удерживаю его на этом свете, но я начинаю думать, что это что-то другое. Я думаю, он отказывается выписываться из этой жизни, потому что боится возмездия.

– Возмездия?

– Да. Расчета. С высшими силами.

– Но… это же глупо! – рассмеялась Рут.

– Разве? Вы ведь сами говорите, что наша работа – делать все возможное, чтобы облегчить людям горе расставания с жизнью. Что наша работа – отправлять их в путь достойно.

Элоиза истолковала молчание Рут как согласие.

– Именно это я и стараюсь сделать.

Элоиза быстрыми шагами прошла через редакцию и спустилась на второй этаж, перепрыгивая через две ступеньки. Она открыла дверь в Исследовательский отдел и оглядела комнату. За самым большим столом сидел Мортен Мунк, человек-гора. Перед ним было два экрана и две клавиатуры, и он печатал на них обеих одновременно, делая округлые, как у пианиста, движения своими толстыми, будто огурцы, пальцами.

– Эй, Мунк?

Офисное кресло повернулось на звук. Солнечный свет, врывавшийся в открытые окна, нещадно слепил Мунка. Ему было тридцать лет, но натянутая кожа придавала ему моложавый вид, так что Элоиза легко могла себе представить, как он выглядел в детстве.