Саймон Бекетт - Химия смерти

Нет, не согласен я с его манерой огорошивать своими вопросиками. Ему хочется застать меня врасплох, посмотреть, как я себя поведу. Интересно, не окажется ли дальнейший наш разговор аналогичной проверкой? Увы, нравится мне, не нравится – такова его работа. И я начинал понимать, что Маккензи знает свое дело. Неохотно, но тем не менее я кивнул.

– Можно продолжать? – спросил он.

Я невольно усмехнулся.

– Да, пожалуй.

Машина вновь тронулась с места.

– Итак, сколько может уйти времени на обследование? – спросил Маккензи чуть позже, нарушив молчание.

– Трудно сказать. Многое зависит от состояния трупа. Патологоанатом нашел что-нибудь?

– Не много. Разложение зашло так далеко, что нельзя сказать, имело ли место изнасилование. Впрочем, возможно, раз ее нашли голой. Далее: на туловище и конечностях имеется масса мелких порезов, они неглубокие. Врач даже не смог установить наверняка причину смерти: из-за перерезанного горла или пробитой головы. Есть ли шансы, что вы сможете пролить на это какой-то свет?

– Пока не знаю. – После просмотра фотоснимков у меня имелись кое-какие идеи, однако я не хотел связывать себе руки.

Маккензи искоса взглянул на меня.

– Может, мне еще придется пожалеть, что задал вам этот вопрос, и все-таки: чем конкретно вы планируете заняться7

Я совершенно сознательно пытался об этом не думать. Ответы, впрочем, последовали автоматически.

– Понадобится рентген всего тела, если, конечно, его еще не делали. Потом я возьму пробы мягких тканей для определения ИПС...

– Определения чего?

– Интервала времени, прошедшего после смерти. В сущности, для установления срока давности трупа достаточно сделать анализ биохимических изменений. Состав аминокислот, летучих жирных кислот, глубина белкового распада... После этого придется удалить все остатки мягких тканей, чтобы перейти к экспертизе собственно скелета. Какого рода получены травмы, характер орудия убийства... В таком духе.

Маккензи поморщился.

– И как вы собираетесь это делать?

– Ну, ежели мягких тканей осталось не так много, то срежу скальпелем. Или сдеру аутопсийными клещами. А можно и несколько часов поварить труп в растворе стирального порошка.

У Маккензи вытянулось лицо.

– Теперь я понимаю, почему вас потянуло работать терапевтом...

Я подождал, пока инспектор не припомнит другие причины.

– Извините, – добавил он.

– Ладно, проехали.

Еще несколько минут мы оба молчали. Потом я обратил внимание, что Маккензи почесывает шею.

– Ходили уже? – спросил я.

– Куда?

– Насчет родинки. Вы ее теребите...

Он торопливо отдернул руку.

– Подумаешь, почесаться нельзя... – Машина свернула на парковку. – Все, приехали.

Я проследовал за инспектором в больницу, и на лифте мы спустились в подвал. Морг находился в конце длинного коридора. Запах ударил в нос немедленно, как только я вошел внутрь: сладковато-терпкая химическая завеса, которая, казалось, пленкой обволокла легкие после первого вздоха. Обстановка напоминала собой этюд в белых тонах по нержавеющей стали со стеклом. Навстречу нам из-за стола поднялась молодая женщина в медицинском халате, с азиатскими чертами лица.

– Приветствую вас, Марина, – непринужденно сказал Маккензи. – Доктор Хантер, позвольте представить Марину Патель. Она будет вам ассистировать.

Когда мы обменивались рукопожатиями, женщина улыбнулась. Я же еще пытался сориентироваться, привыкнуть к обстановке, знакомой и непривычной одновременно.

Маккензи посмотрел на часы.

– Так. Мне вообще-то пора в управление. Как закончите, позвоните, и я вас подброшу обратно.

Инспектор удалился, и женщина вопросительно взглянула на меня в ожидании указаний.

– Кхм-м... Так вы, значит, патологоанатом? – спросил я, оттягивая время.

Она опять улыбнулась.

– Пока нет, учусь в аспирантуре. Но есть надежда.

Я кивнул. Мы немного постояли молча.

– Хотите посмотреть на труп? – наконец предложила Марина.

Нет. О нет, не хочу!

– Ладно...

Она вручила мне лабораторный халат и провела через пару тяжелых распашных дверей. За ними я обнаружил небольшую комнату, напоминавшую операционную. Холодно. Тело лежало на столе из нержавеющей стали, резко выделяясь на фоне исцарапанного металла. Марина включила хирургическую люстру, и человеческие останки предстали во всей своей жалкой наготе.

Я стоял и смотрел на то, что некогда было женщиной по имени Салли Палмер. Впрочем, от нее самой не осталось ничего знакомого. Мимолетное чувство облегчения тут же сменилось клинической отчужденностью.