Ариэль С. Уинтер - Смерть длиною в двадцать лет

Он посмотрел на меня, прищурившись.

– Не нравится мне все это.

Я только пожал плечами, но промолчал.

– Вы утверждаете, что Томас Мертон убил, по меньшей мере, трех девушек, и что отец покрывал эти его деяния? Вы вообще знаете, кто такой Дэниел Мертон?

– Конечно, – сказал я.

Он снова посмотрел на мертвеца.

– Ох, не нравится мне все это. Но заниматься этим делом придется. А что сказал вам Мертон-старший, когда вы с ним разговаривали?

– Он сказал, что когда его сын убил пару девушек и этого никто не заметил, то с этим еще можно было как-то мириться. Но убийство киноактрисы, как я понял, он считает, не прошло бы незамеченным. Ну и поэтому мы имеем сейчас вот эту картину.

– Он прямо так и сказал вам?

– Ну, не совсем так, немножко другими словами.

– Ладно, не распространяйтесь об этой истории, держите рот на замке, а мы что-нибудь придумаем.

– Не сомневаюсь. Это же ваша работа, детектив.

Он смерил меня подозрительным взглядом, но оставил мою реплику без ответа.

– Есть еще кое-что, – сказал я.

Он покачал головой, глядя перед собой.

– Сейчас вы скажете мне, что тот труп под сходнями на набережной тоже дело рук Мертона-младшего.

– Вы поразительно догадливы.

– О да, я догадлив. Например, догадываюсь, что мог бы сейчас треснуть вас рукояткой пистолета по голове. Вам показать, как я это делаю?

– Вы же сказали, что вам нравится, когда все по-честному.

– Нравится? Да мне все это вообще не нравится! – Он устало вздохнул. – Давайте-ка расскажите мне вкратце, а потом поедем в участок, и там можете распинаться сколько угодно долго.

– Томми и Грег Тэйлор были друзьями. Они шлялись по городу, ища местечко, где можно задвинуться. Думаю, Эрхардт Томми убил по дороге, а когда понял, что Тэйлор мог все видеть, позаботился и о нем тоже.

Он посмотрел на меня и проговорил задумчиво:

– Как изменился мир! Он не был таким, когда мы родились. Раньше человек, если убивал кого, то делал это, глядя ему в глаза, и делал это, только если имел на это основания. Поэтому по ночам все спали спокойно.

– И вы прямо вот верите в это?

– Да ни на секунду, – сказал он и вышел на улицу.

Я вышел следом за ним, оставив дверь открытой.

В полицейском участке я дал показания, но, по совету детектива Сэмьюэлса, о Дэниеле Мертоне упоминать не стал. Потом я поехал домой, позвонил Фишеру и рассказал ему все, что знал, не утаив ничего. А потом рухнул в постель и вырубился. Когда я проснулся, солнце светило вовсю, и я в той же помятой одежде, в которой спал, помчался на улицу за газетой.

На первой полосе о Мертоне не было ни слова – ни об отце, ни о сыне. Я принес газету домой и изучил ее вдоль и поперек, но не обнаружил там ни одной статьи или заметки о Мертонах или об убийстве Эрхардт. Тогда я снова побежал в киоск на углу и притащил домой еще три газеты и в них тоже просмотрел внимательно каждую статью. Ничего. Это, конечно, сильно усложняло дело – получалось, что мне как бы нечем теперь заняться.

Пока решал, стоит ли мне переодеться, я думал над тем, к кому мне наведаться. В итоге вышел из дома, так и не переодевшись. На студии мое имя числилось в списке на проходной. В приемной секретарша, только завидев меня, схватилась за телефонную трубку, но уже успела положить ее на рычажки к тому времени, когда я подошел к ее столу.

– Можете заходить, – сказала она без малейшего намека на какое бы то ни было выражение на лице.

Я прошел в кабинет. Сегодня шторы были раздвинуты, отчего помещение сразу стало просторным и светлым. Мертон сидел за своим рабочим столом над раскрытой папкой, еще три папки лежали чуть в сторонке. И теперь на столе стояло еще два телефонных аппарата. Возможно, он запирал их на ночь куда-нибудь в шкаф.

Мертон оторвался от своей папки и посмотрел на меня. Лицо его было суровым.

– Вы не в трауре? – спросил я.

– Хочешь не хочешь, а жизнь идет своим чередом, – ответил он.

Мы смотрели друг другу в глаза, наверное, с полминуты, потом я счел это занятие бесполезным и отвел взгляд.

– Надеюсь вы понимаете, что у меня не было намерения повесить на вас срок? – сказал он.

– Конечно. Ведь вполне достаточно и самоубийства. И в этом случае даже легче удержать историю в стороне от газет.

– Я могу удержать в стороне от газет все, что пожелаю.

– Это я уже заметил.

Он откинулся на спинку стула, и от бравады не осталось и следа. На меня смотрел усталый старик.

– Это необходимо было пресечь. Он зашел слишком далеко и уже не поддавался контролю.