Уоррен Мерфи - На линии огня

У Римо никогда не было желания возвращаться в этот город, поскольку покинул он его, будучи трупом. И все же один раз с тех пор он там побывал, и приют Святой Терезы предстал перед ним тогда старым, покрытым копотью кирпичным домом, с распахнутыми настежь окнами и дверьми, — мертвый дом, стоящий в ожидании момента, когда соседние присоединятся к нему.

Это случилось пару лет тому назад, и теперь соседние дома стали такими же, как и этот старый приют. Вся улица представляла собой длинный ряд пустырей да остовов сгоревших дотла домов. Даже среди бела дня по улице бегали крысы. Остановив машину, Римо взглянул на старый приют. Он выглядел таким же мертвым, как и почти весь Ньюарк, таким же, каким был и сам Римо Уильямс — тот самый Римо Уильямс, который вырос в этом доме и которого здесь наказывали воспитатели, колотя за провинности по костяшкам пальцев. Римо вздохнул. А чего еще хотел он тут увидеть? Духовой оркестр и мемориальную доску, говорившую о том, что здесь воспитывался Римо Уильямс? В таких местах бронзовых пластин не вешают. Их воруют наркоманы.

И его идея посетить родные места с целью выяснить, как, когда и почему он попал в приют Святой Терезы, вдруг показалась ему неосуществимой. Включив передачу, Римо тронулся дальше. Завтра он об этом подумает. А сейчас ему нужно устроиться в какую-нибудь гостиницу.

К тому времени Лестер Мак-Герл, который решил, что ему вполне подойдет прозвище Спарки-искорка, уже поселился в гостинице.

Он сидел в кресле перед телевизором, по которому показывали послеобеденную мыльную оперу, а в полутора метрах от него на полу стоял стакан.

Мальчик пополнел. За те несколько недель, что он был знаком с Солли Мартином, он набрал почти двадцать фунтов, и теперь все эти фунты были облачены в дорогой, идеально сидящий на них костюм. Но Спарки любил бы этот костюм даже в том случае, если бы тот не сидел на нем столь идеально, только за то, что это был его собственный костюм, а не с чужого плеча, заношенный до дыр полудюжиной прежних владельцев, до того как достаться ему.

Вынув из коробка спичку, он зажег ее и бросил в стоящий на полу стакан. Спичка ударилась о край стакана и упала на пол, где еще какую-то секунду продолжала гореть, прежде чем погасла, оставив на нейлоновом ковре выжженное черное пятно. Стакан был уже до середины наполнен спичками, а на ковре чернело несколько десятков черных пятен. Мальчик достал еще одну спичку и повторил то же самое. На этот раз спичка упала в стакан и, продолжая гореть, подожгла остальные, искореженные огнем, но еще не полностью сгоревшие.

Спарки встал из кресла и плеснул в стакан немного воды, чтобы погасить пламя. Солли не нравилось, когда на коврах лопались стаканы и возникали пожары в гостиницах. Это было единственным неприятным качеством Солли — он не разрешал Спарки устраивать где-либо пожар, пока за это не было заплачено вперед. Но он не бил мальчика, кормил его и одевал, и вовсе не считал Спарки каким-то ненормальным из-за того, что тот обладал способностью воспламеняться, и, наконец, Солли Мартин был первым добрым человеком из всех, кого Спарки доводилось когда-либо встречать. Думать о нем как о своем отце Спарки не хотелось: отца своего он не знал, была только длинная череда законченных пропойц с их доведенными до отчаяния женами, которые использовали мальчика для того, чтобы получать от государства пособие на содержание ребенка, и которые потом только издевались над ним и унижали. Нет, только не «отец». Спарки не хотел считать его отцом. Другое дело — старшим братом. Вот кем был для него Солли Мартин, и мальчик не был еще достаточно взрослым и не стеснялся признаться самому себе, что любит Солли. Он зажег еще одну спичку и бросил ее в стакан. Только чтобы не огорчать Солли, он не станет поджигать этот отель, когда они уйдут отсюда.

А тем временем у дома, находившегося в двух милях от этого отеля, остановила на обочине свой «Континенталь» Руби, и с парадного крыльца тотчас же спустились три бездельника, чтобы поближе рассмотреть машину.

Руби открыла дверцу и, демонстративно установив над приборной доской противоугонное устройство, вышла из машины и заперла дверцу.

— Джексоны здесь проживают? — спросила она, обращаясь к одному из юнцов, самому рослому, с огромной копной волос в стиле «афро».

— Да тут кругом Джексоны, — угрюмо ответил тот. — Хорошая машина.

— Ничего хорошего, — возразил второй. — Хорошая двести двадцать пять миль дает. Гоночная — вот это хорошая. А это просто «Континенталь».