Ник Никсон - Жажда. Тёмная душа

На первом этаже его встретил Арарат. Выглядел механик неважно: волосы мокрыми мотками лежали на лице, глаза блестели стеклом, смотрели куда-то сквозь него.

– Привез?

Витька кивнул и сказал:

– Сегодня твои дочки попьют, не волнуйся.

– Семен, это… Хоть не зря?

– Не зря.

Арарат отстранённо покосился на обугленный чернотой, наспех замазанный известкой дверной проем, – в этом месте погиб отец Семы. Матусевич старший положил троих дружинников одним кухонным тесаком, прежде чем получил пулю в спину. Герой.

В центре главного холла в память о погибших защитниках из оружия захватчиков соорудили рукотворный алтарь. Сюда приносили личные вещи, фотографии, любимые книги. В первый месяц люди приходили каждый день, чтобы оплакивать родных, постепенно поток иссякал. Все на этом свете забывается, даже смерть. Чтобы «сохранить народную память», Опер издал указ, в котором обязал мидовцев приходить к алтарю регулярно, и даже прописал подробное руководство к ритуалу. Подходить к алтарю следовало слева – направо, голову держать траурно наклоненной на тридцать градусов к полу, руку прикладывать обязательно левую с касанием «алтарной конструкции» всей пятерней, прикосновение длится не менее пяти секунд, необходимо вслух произнести фразу: «Спасибо тебе защитник… за то, что я живу», вместо троеточия вставляется имя одного из погибших, упоминать одни и те же имена не следует более двух раз подряд. Чтобы никого не забыть, рядом с алтарем повесили список погибших, отдельным пунктом указали полный запрет на произношение имени Кобальта. В будние дни предписывалось совершить не менее двух благодарственных подходов, в выходные – не менее четырех, в памятные дни – не менее шести. В день рождения каждого защитника его имя упоминалось всеми Мидовцами без исключения вне очереди. За исполнением указа, а также за функционированием вечного огня следил почетный караульный, который менялся ежедневно – был составлен список дежурств, в него попадали все, кто не задействован в добыче воды. В обязанности караульного также входило посещение больных и ослабленных для «свершения процедуры на дому». За уклонение от ритуала нарушителя ждал штраф в виде понижения нормы, всеобщее порицание на еженедельных памятных мероприятиях, и даже в крайнем случае изгнание.

Витька проследовал мимо алтаря, не обратив внимания на замечание караульного, поднялся на второй этаж в фельдшерскую. В дверях его встретил Горский. Выглядел врач жутко уставшим. Казалось, дунешь на него – упадет.

– Ну как он? – сходу спросил Витька.

Горский кивнул. Значит, живой.

– Привез? – с надеждой в голосе спросил врач.

Витька протянул ему флягу с пояса. Горский крепко схватил ее обеими руками, прошел к столу, расставил стаканчики и поровну разлил.

За хороший товар наливщики накинули сверху пару литров в качестве чаевых, так что счетчик на приемке покажет точно по накладной. За присвоение воды Витьку могут серьезно наказать, но Горский его не сдаст. По инструкции, написанной Опером, вся поступающая вода сливается в бак под чутким надзором приемной комиссии, затем та же комиссия рассчитывает нормы на несколько дней вперед, распределяет талоны, и только потом начинается отпуск в строгой очередности по степени нужды. Все это часто длится по несколько часов, а то и полдня. Ромка и другие больные не могут столько ждать.

Витька насчитал пять стаканов, а должно быть шесть.

– Кто? – спросил он.

– Марина, – ответил Горский, опустив взгляд.

Марина Артуровна была хорошей женщиной, тихой и отзывчивой. Спаслась одна, в Катастрофу потеряла всю семью, отношений в Миде так ни с кем и не построила, хотя одинокие мужики на нее посматривали с большим интересом. Как и все тяжело переносила жажду, но подкосила ее кишечная инфекция.

Облизнув пересохшие губы, Горский обратился к Витьке:

– Поможешь?

Сталкер кивнул.

– Сам как? – врач указал на его раны.

– Потом посмотришь.

Они поочередно напоили пациентов. Сложней всего опять пришлось со стариком Ермолиным.

– Отойди от меня, доктор Менгеле! Знаю я тебя, темную подсовываешь, в залив меня отправить хочешь! Не дамся!

Ермолин – самый возрастной житель Мида, хотя казался не по годам крепким, даже молодые говаривали, что старик всех их переживет. Сюда он попал не потому, что организм сдал из-за обезвоживания или болячки, а потому что неудачно оступился на ступеньке, таща коробку с консервами. Как итог – посчитал ребрами два лестничных пролета, при этом отделался только ушибами и переломом ноги.