Егор Матвиенко - Мнимый горизонт

Как вдруг его накрыло тревожным предчувствием.

«Я… нет, не может быть!»

Первый с натугой потянулся правой рукой к ноге и хлопнул себя по бедру. Никаких ощущений. Ускоренно задышав, он несколько раз стукнул кулаком по тому же месту. Бесполезно.

На разум обрушилась мрачная догадка, что стала крепнуть с каждой секундой, вселяя всё больше болезненного пессимизма.

Перед глазами явственно предстали картины, иллюстрирующие жизнь с парализованной нижней частью тела: вот он с трудом пытается слезть с кровати и падает, больно ударяясь плечом, а вот хочет скатиться на кресле-каталке по пандусу на ступеньках, мешкая и нервничая, а теперь смотрит издалека на весело бегающих во дворе детей, с горечью осознавая, что ему этого не дано.

Все эти эпизоды Первый увидел с такой чёткостью, что просто невозможно усомниться в их достоверности. Безусловно – это воспоминания. Неотвратимые и жестокие, они ставят его перед неизбежным осознанием. Осознанием того, что…

А потом он ощутил, как от ступней и выше медленно поползла волна неприятных покалываний. Юноша замер, не в силах осмыслить и принять значение этих ощущений. Но уже через пару секунд несостоявшийся инвалид засиял счастливой улыбкой.

Правда, затем до него дошло – какая он, оказывается, истеричка. Сладостное чувство радости растворилось в кислом привкусе досады.

Только сейчас Первый обратил внимание, что на нём всё та же серая больничная пижама, что и раньше.

Поднявшись в сидячее положение, он вытянул голову над кроватью и осмотрел правую часть комнаты в поисках стула, на спинке которого должны висеть клетчатая рубашка, белая футболка и спортивные брюки. Стул оказался на том же месте, а вот одежды нет. Обидно.

Как только ноги начали более-менее отзываться на попытки пошевелить ими, Первый взгромоздился на кровать. По мере обретения чувствительности пришла и тупая боль в правом бедре, настойчиво избитом пару минут назад.

«Ничему жизнь не учит», – с досадой констатировал юноша, вновь припомнив своё предыдущее пробуждение в палате. Неудивительно, если там теперь синяк той же формы и размера, что и раньше.

Встав на подгибающихся ногах, Первый сделал несколько неуверенных шагов к окну, качаясь и рискуя рухнуть набок. Однако ему всё же удалось достичь цели и ухватиться за широкий белый подоконник.

Не успев разглядеть картину за окном, он зажмурился и сделал глубокий вдох. Может, это и глупо, но ему надо приготовиться. Первый должен принять как данность, что картина, которую он сейчас увидит – отражение реальности, какой бы она ни была.

Это мир – такой, как есть. Именно отсюда он когда-то сбежал, скрывшись в собственных иллюзиях. А теперь ему нужно снова принять это место и научиться здесь жить.

Легче сказать, чем сделать. Если он променял этот мир на все те ужасы, с которыми пришлось столкнуться в собственном сознании, то насколько же здесь должно быть паршиво? Облегчение приносит только мысль, что пути назад уже нет. Точку невозврата Первый прошёл ещё в тот момент, когда шагнул в последний портал.

«Поэтому, вперёд!»

Резко распахнув глаза и невольно задержав дыхание, он уставился на панораму дневного города. Первый сразу же заметил безоблачное голубое небо, которое пересекает клинообразный косяк птиц, названия которых он не помнит.

Опустив взгляд ниже, юноша видит типичную (наверное) картину для любого мегаполиса: проезжающие в относительно плотном потоке автомобили, ступающие по тротуару и пешеходным переходам люди, прошмыгнувшая возле ограждения больницы кошка.

И всё это под гармонично накладывающиеся друг на друга звуки движения, работы и жизни, что сливаются в единый непрерывный гул. Хотя, может, «гармонично» и не совсем верное определение для этого шума. Но у Первого возникло устойчивое ощущение, что он видел и слышал это едва ли не всю свою жизнь.

А ещё юноша осознал, что вся эта картина оказывает на него успокаивающее действие. Но оно и не удивительно – всё лучше, чем унылый серый пейзаж безлюдного города, окутанного туманом, в котором притаились жуткие чудовища.

Жаль только, что здесь тоже не видно горизонта – его перекрывают нескончаемые нагромождения многоэтажек.

Неизвестно, сколько Первый проторчал у окна, завороженно разглядывая практически статичную панораму, но в какой-то момент ноги заныли от усталости. Видимо, это с непривычки после долгой лёжки. А может и потому, что он постоянно напряжён, невольно готовясь к тому, что вот сейчас вылезет какая-нибудь уродливая хищная дрянь, и хрупкая иллюзия мирной жизни разлетится вдребезги.