Алекс Лоренц - Старик

Позади нее стоял Другой. Он вытянул руку, изображая пальцами пистолет, и «выстрелил» гостье в голову.

6

Поужинав с супругой и удалившись в кабинет, я по обыкновению за чашкой чая углубился в чтение новостей.

Итак. Чиновник перерезал ленточку в честь торжественного открытия общественного туалета… жители окраин жалуются на расплодившихся бездомных собак… алкоголик нанес сожительнице множественные колотые раны кухонным ножом…

Ну, и убийство школьницы Лены Злобиной. Ничего нового. Куча перепечаток того, что я прочел вчера. Лишь один новостной портал упомянул, что под подозрением отец девочки и что ее мать прошлым летом была убита тем же способом.

– Мысли навязчивые не одолевают? – спросил Другой, садясь напротив меня и наклеивая на сморщенное лицо ехидную улыбочку.

– Ты о чем это? – попросил уточнения я, хотя знал, к чему он затеял разговор.

– Почему тебя так интересует смерть этой сикухи? Уж явно не из сострадания и не из праздного любопытства. Тебе было бы все равно, если бы не…

Я хотел было запустить в него чашкой с остатками чая, но просто отставил ее.

– Пошел к черту! – процедил я сквозь стиснутые зубы.

– Как скажешь, – ответил он, не переставая ухмыляться. Встал и ушел.

Я смотрел в экран и ничего не видел. Мои глаза застлала пелена слез.

Каждый раз, когда слышу об убийстве ребенка, на меня тяжким грузом наваливаются воспоминания.

1952 год, нам по двенадцать – мне и моей сестре-близнецу. Мы вместе учимся, выполняем поручения родителей по хозяйству, ходим в лес по грибы. Мы как одно целое.

Однажды я поехал с матерью на рынок в районный центр – купить что-то из утвари. Тамара – так звали мою сестру – осталась дома с отцом. Когда мы вернулись, отец с угрюмым видом сидел один, вырезал что-то из дерева. Не поздоровался. Впрочем, для него обыденное поведение. Мама спросила, где Тамара. Он ответил не сразу. Помню его тяжелый, мрачный взгляд, сосредоточенный на деревяшке в заскорузлых пальцах. Ножом он выковыривал глаза какому-то неведомому существу. «Не знаю», – буркнул он. Мама удивилась: «Ушла и ничего не сказала?» – «Умгу», – промычал отец. Как мне показалось, не то с вызовом, не то раздраженно. «Толик, беги на речку, приведи Тамарку», – велела мать.

Лето. Ребята плескаются в нашей местной речушке, где не глубже, чем ребенку по грудь. Как сейчас помню, стоял там деревянный причал, куда рыбаки привязывали лодки и откуда в теплую погоду сигала в воду детвора. В тот выходной день, душный от надвигающейся грозы, народу к причалу стянулось тьма тьмущая. Сначала я искал Тамарку глазами, потом стал расспрашивать ребят. Ее никто не видал. Мне стало тревожно. Обычно отыскать сестру не составляло труда. А теперь я чувствовал: что-то не так. Очень сильно не так.

Я обежал все места, где могла находиться Тамара, – сельскую площадь с бюстом Сталина, клуб с библиотекой, продуктовую лавку, старый колодец там, где до тридцатых годов стояла часовня; перелесок.

Возвращался я по тому же маршруту.

Нет. Нигде. И никто ее не видал.

До дома меня подвез председатель нашего колхоза – Михей Семенович Рудаков, ветеран войны и труда. Мужик с громадными усищами и доброй-предоброй улыбкой. Я спросил и у него. Нет, он мою сестру в тот день не встречал.

К вечеру она домой так и не вернулась, и деревенские мужики снарядились на поиски. Я с ними. Мы прочесали русло речки, заливной луг, несколько озер поодаль, исходили вдоль и поперек перелесок, овраг, колхозное поле, конюшни. Нигде никаких следов.

Шли годы, а мы с мамой все надеялись, что Тамара вернется. Отец до самой своей смерти не проронил ни слова на этот счет. Пару раз я видел, как он пускает скупую мужскую слезу, пока думает, что никто не видит. Но он ничего не говорил. Он вообще молчал большую часть своей жизни. А я все думал: что означало его поведение, когда мы с мамой вернулись с рынка? Ведь что-то оно означало! Тамара должна была помогать ему по хозяйству, но куда-то ушла. Зачем? Мы ведь всегда спрашивали у родителей разрешения, если хотели отлучиться из дома. В тот день ближе к вечеру мы собирались отправиться в перелесок ловить ящериц. Больше никаких планов не строили.

Милиция сбилась с ног. Многие в селе грешили на отца. Дескать, больше некому. А он своей угрюмой замкнутостью и нелюдимостью только подливал масла в огонь. Случай обсуждали долго. Однажды в школе у меня за спиной кто-то обронил ту же самую фразу, что и молодой учитель истории – мой коллега – почти семь десятков лет спустя: «Слышал, это отец ее убил»…