Олег Моисеев - Истории с другой стороны

– Нужно уйти в сторону, – сказал Герман, пытаясь отступить.

В этот же момент он понял, что уходить некуда. Они с Никой словно находились в узком коридоре. Сзади на них мчались две яркие фары, а спереди ждал обладатель хриплого голоса. И писатель не был уверен, кто из них сейчас страшнее.

– Не возвращайся сюда, Герман, – прохрипел голос из темноты. – Ты не захочешь это снова видеть. Просто уходи.

– Твою мать! – выругался писатель. – Как же меня уже достали ваши чёртовы загадки! Каждую сука ночь я вижу эти ваши грёбанные сны, где какая-то мразь пытается вытрясти из меня всю душу, пугая меня до чёртиков. Куда я мать вашу не должен возвращаться?! Кто ты такой, чёрт тебя подери?! Какого хера я вообще должен вас всех слушаться?! Вы находитесь в моём сне, так что будьте так добры – либо говорите по существу, либо завалите ебальники и проваливайте отсюда ко всем чертям!

– Ты не понимаешь… – ответил хриплый голос.

– Это только пока твои сны… – закончила Ника.

Свет фар был уже совсем близко. Герман услышал ревущий мотор и чей-то злобный хохот.

– Беги, Герман… – прошептала ему Ника. – Беги и не возвращайся…

Она говорила что-то ещё, но писатель не смог разобрать ни единого слова из-за ревущего уже совсем рядом мощного мотора автомобиля. Герман с ужасом смотрел на приближающийся свет фар, готовый вот-вот получить удар…

Свет был уже прямо перед его лицом…

В этот раз Герман проснулся без крика. Он даже не вспотел, как в предыдущие ночи. Тем не менее его последний сон оставил куда больше вопросов, чем раньше. Писатель уже перестал сомневаться в том, что у этих снов есть какая-то причина. Теперь Герман был уверен в этом и что бы это ни было – оно как-то связано с его новым домом. И с Никой… История его снов всё обрастала новыми персонажами и это ещё больше сбивало с толку. Кем был тот официант с бородкой? Почему Ника так боялась его? Кто все эти люди из той странной музыкальной группы? Они ведь явно были там неспроста. Всё в этих снах было отнюдь неспроста – Герман чувствовал это. И чем больше он начинал об этом размышлять, тем больше это начинало его злить. Кто или что во всем мире имеет право вторгаться в его сны и так пудрить ему мозги и пугать его?! И что значила фраза – «Это только пока твои сны…»? Что значило предупреждение, что кто-то лишь «пока» ничего не может ему сделать? Какого чёрта Герман вообще должен бояться своих снов?! Воспоминания о былых кошмарах всё ещё вызывали у него легкую дрожь, но страх постепенно вытеснялся другим сильным чувством – злостью. Банальной и чистой злостью. Никто не мог дать Герману вменяемых ответов и это неимоверно его бесило. Конечно вряд ли стоит ожидать от его ночных гостей какой-либо конкретики, в конце концов они всего лишь плоды воображения его разума, но легче от этого почему-то не становилось – слишком уж всё было реалистичным. Временами Герман мог поклясться, что проживает какую-то другую жизнь в своих ночных кошмарах.

Позавтракав и выйдя на улицу, чтобы немного подышать свежим воздухом, он вспомнил, что сегодня тот самый день. Сегодня на смену должна заступить Ника. Радость от скорой встречи с девушкой, как и прежде, вытеснила из головы Германа почти все мысли о ночных кошмарах. Он предвкушал их очередное свидание, жаждал вновь увидеть её большие красивые глаза, услышать её приятный голос, ощутить пьянящий травянистый аромат её духов… На душе и писателя сразу стало, как-то тепло и приятно. Какие к чёрту кошмары? Есть вещи куда более важные и куда более приятные, нежели какие-то глупые сны! Вместе с воспоминаниями о Нике вернулся и тихий рокот в ушах Германа. Этот звук, такой далекий и манящий, успокоил писателя окончательно. Сам не понимая почему, Герман отчего то доверял этому рокоту. Он не пугал и не настораживал его. Ему казалось будто кто-то хочет с ним поговорить или позвать куда-то… Кто-то большой и добрый…

Часы длились невообразимо долго. Герман то и дело смотрел на экран своего мобильника в надежде, что вот-вот уже приблизится полночь, когда администраторы мотеля сменяют друг друга на своём посту, но проходили лишь очередные жалкие полчаса. В томительном ожидании он выкурил почти все свои сигареты и опустошил почти все запасы еды, закупленные им накануне, просто пытаясь себя хоть чем-то занять. Писать Герман даже не брался. Он был уверен, что опять просто просидит час-другой перед чистым листом, чем приведёт себя в ярость. Невозможность писать злила его ещё больше, нежели его дурацкие сны.