Е. Гитман - 24 секунды до последнего выстрела

Себ посмотрел в бинокль туда, куда указал Фоули, и почувствовал, как сердце пропускает удар.

– Постарайся, чтобы твоя рука не дрогнула, если потребуется стрелять.

У открытого окна на кровати сидела девочка-подросток лет четырнадцати. Худенькая, светленькая, нескладная. Она писала в тетради, лежавшей на коленях, и мотала головой в такт музыке – на ней были огромные чёрные наушники. В соседнем окне Клаус достал из кармана телефон.

Себ своими руками дважды убивал детей даже младше этой девочки. Но там были очень взрослые дети с гранатами, жаждущие крови, а не маленькая чистенькая англичанка в уютной комнате с обоями в чёртов цветочек.

Положив телефон на подоконник, Клаус осмотрел пистолет.

– У него минута, – пробормотал из угла Фоули. – Отсчёт пошёл. Либо он, либо она.

Себ машинально взглянул на часы, засекая время, и подумал, что ему не придётся стрелять. Он просто страховка, веский аргумент для Клауса. На его месте мог быть пистолет-самострел с пружиной. Бомба на дистанционном управлении. Что угодно или кто угодно.

Выглянув в окно, Клаус профессиональным взглядом окинул окна и крыши, но Себа не увидел, конечно, хотя на высотку смотрел достаточно долго.

Пятьдесят четыре секунды.

Себ не сомневался в том, что Клаус выстрелит. Он сам пустил бы пулю в лоб без колебаний, иди речь о жизни Сьюзен.

Сорок семь.

Клаус швырнул телефон на пол, посмотрел вверх, снова скользя взглядом мимо позиции Себа. Скорее всего, он предполагал, что Себ выбрал этаж повыше.

Тридцать два.

Клаус должен знать об отсчёте. Он положил пистолет на подоконник.

Себ подумал, что если Клаус струсит, ему придётся убить девочку, и не потому что иначе Фоули придёт в ярость, а для себя. Он выполняет приказы и не принимает решения – это основы его работы.

«Возьми его! – подумал Себ с болью. – У тебя там дочь в соседней комнате. Что… куда пошёл, ублюдок?!».

Клаус отошёл вглубь комнаты, забрав пистолет с собой, и остановился неподвижно, а между тем, у него оставалось всего двадцать семь секунд.

Восемнадцать.

Себ передёрнул затвор, сделал небольшую поправку. Прицелился точно в сердце: быстро, безболезненно. Она даже не успеет испугаться.

Четырнадцать секунд.

Клауса Себ видел боковым зрением, перед ним была девочка. Она всё ещё слушала музыку и, кажется, мучилась с заданием. Что-то не получалось, она кусала губы и кривилась. Светленькая, как Сьюзен. Только старше.

Девять.

Себ не слышал выстрела – он его видел. Клаус упал посреди комнаты. Девочка в наушниках даже не вздрогнула – музыка заглушила грохот.

Убрав закаменевший, как чужой палец с крючка, Себ медленно отполз назад, вынул магазин и принялся механическими движениями собирать винтовку.

Из угла комнаты раздалось довольное:

– Хороший мальчик.

Себ даже не поднял взгляда. Он не хотел видеть Фоули, но когда встал, был вынужден на него посмотреть – и сразу понял: что-то не так. Привалившись к стене, Фоули едва держался на ногах. В полутёмном помещении было не очень хорошо видно, но Себ готов был спорить, что у него испарина.

– Бедный Большой Ка… – пробормотал Фоули всё с тем же акцентом – ирландским, очень узнаваемым. – Такой глупый Ка перепутал, кто есть кто. Как там? Небо со звёздами, отражёнными ночью… – он закрыл глаза.

«Он под кайфом», – с совершенной ясностью определил Себ, и его переполнило отвращение. Он не любил наркоманов. Ему было мерзко оттого, что он только что выполнял приказ, отданный под действием дури.

– Скучные люди… Ты тоже, Себастиан, очень скучный. В тебе нет вообще ничего загадочного или хотя бы интересного. Примитивная… организация.

Себ хотел уйти. Прямо сейчас. Девочка в наушниках ещё стояла перед глазами, а от вида Фоули тянуло блевать, но он не мог, чёрт побери. Он не мог просто оставить Фоули, который вчера имитировал свою смерть, наверняка не без причин, в пустом офисе на краю Лондона.

– Ты такой хороший парень, Себастиан, – вдруг заметил Фоули, приоткрывая глаза, – не понимаю, как они тебя не захватили? Ты ведь из их числа…

– Из чьего… сэр?

– Ты должен играть за белых, но ты на другой стороне доски. Ты всё думаешь, не сказать ли малышке Сьюзен, что снова едешь на войну, да? Это было бы жестоко, зато, возможно, спасло бы её. Как часто ты думаешь об этом? А армейские… армейские привычки… – Фоули говорил невнятно, заторможено, иногда сбивался и повторял слово с самого начала. – До сих пор не можешь осознать, что спишь один в своей квартире. Одеться за сорок секунд. Душ… словно кто-то выгонит. Свистни – и пойдёшь строевым шагом.