Елена Келен - В то далекое теплое лето

Отчаянье отца:

«Он же байстрюк, дура! Милорадовский байстрюк!..»

Слезы матери:

«Евгений Милорадов просит твоей руки».

«Но я люблю другого!!!»

Злой прищур Настасьи и брошенная к ногам подбитой птицей батистовая рубашка с засохшими пятнами крови:

«Сегодня Алексей пытался убить моего сына!»

«Не может быть! Вы лжете!!!»

«Еще как может, они стрелялись, и Евгения спасло только чудо, пуля задела предплечье. Мой мальчик ранен, он слишком слаб, но все-таки жив. И он очень любит тебя. Умоляю, не губи его. Пойми, я не хочу лишиться сына, как когда-то лишилась мужа! Я не знаю, что ты в конце концов решишь, но поверь мне: тот, в чьих жилах течет хоть капля холопьей крови, навсегда останется холопом, в какие бы барские одежды его не рядить. Для таких людей чуждо понятие чести и благородства!..»

Кровавая рубашка, притягивая взор, сминает разум. А обезумевшая от горя мать оборачивается уже у самой двери:

«Так что мне передать моему сыну?»

Буквы то сливаются воедино, то расплываются вновь, но перо упрямо скрипит по вощеной бумаге: «Алексис, я прошу Вас меня простить и не искать больше встреч…»

Низкий свод старенькой, до отказа забитой церкви. Кровавый блеск алтаря, торжество заунывного хора, копоть свечей.

«Венчается раб божий Евгений рабой божьей Еленой…»

Еленой? Ну конечно же, Елена… Елена Голотвина.

«Неужели он не придет? Этого не может быть, это сон, кошмарный, безумный сон, мне надо очнуться, открыть глаза…»

«Да», – улыбаясь одними губами, отвечает самоуверенный, но до боли постылый молодой князь.

«Венчается раба божья Елена рабом божьим Евгением…»

«Нет! – кричит душа, – нет!» Но холодный расчетливый разум берет верх и на этот раз:

«Да»…

Имя и кровь. Что может быть важнее и ласкательнее для слуха?

Грохот сорванной с петель двери разрывает приторную тишину. Крики людей смешиваются с конским топотом.

«Елена!!! Так не доставайся же ты никому!» – огненная вспышка застилает все, и что-то раскаленное вонзается в сердце, причиняя ужасную боль, а вместе с ней принося облегчение.

«Ты пришел… Алексей… Я ждала…» – шепчут губы.

Дымящееся дуло пистолета – и глаза, пылающие от ненависти и любви. Любви вечной, всепоглощающей, перед которой меркнет даже самое благородное имя, а голубая ледяная кровь превращается в горячую, алую, данную Богом от рождения.

«Доченька, убили!» – истошный крик матери, переходящий в безутешный вой.

«Опомнись, Алексей! – Седовласый мужчина пытается заслонить бледного, как полотно, жениха. – Вы же братья… Будь ты проклят!»

«Уходим, барич!» – откуда-то издалека доносится голос Никиты.

Красный туман наползает со всех сторон, наполняясь безудержным светом, и душа стремительно летит вверх, навстречу радостному перезвону колоколов…

Так было очень давно, так будет когда-нибудь и потом, не сейчас… Все в этом мире рано или поздно возвращается на круги своя. Вернулись и они. Вернулись, чтобы встретиться вновь, чтобы вновь любить и вновь ненавидеть, и в ярких отблесках бушующей страсти, в непримиримой борьбе добра и зла, где нет места смерти, вновь попытаться обрести себя, а вместе с тем простить и отпустить прошлое.

– Так ты меня узнал? – спросила Наталья или, может, теперь Елена.

– Да. Хотя и не сразу.

– Но как?

– У тебя ее взгляд, ее улыбка…

– Алеша… – голос сорвался на нет от волнения. – Алешенька…

Наталья порывисто вскочила, лихорадочно подыскивая нужные слова. Им так много надо было сказать друг другу. Но что-то невидимое уже встало между ними, возвращая ее на землю. Этим невидимым было время. Из памяти сами собой выплыли строчки:

Призрачная дымка невесть откуда взявшегося тумана окутала Карецкого с верным Сатаной, задрожала косой рябью блестевшей росы и рассыпалась в ярких лучах июльского солнца.

– Алексей! В тот день к нам приезжала Настасья, она обманула меня. А может быть, она и сама была обманута. Я люблю тебя, я всегда любила только тебя! – звенящий надрывный крик, брошенный вдогонку, повис в воздухе.

– Я люблю тебя! – прошелестело в ответ, и снова наступила тишина.

Миг, вырванный у вечности, прошел, словно не был. Неумолимое и властное время, повернутое вспять, вновь вступало в свои права, возвращая в реальность. А реальность обернулась запыхавшимися Стасом и Андреем, которые отчаянно продирались сквозь цепкие кусты бузины.