Евгений Шорстов - Превенция

Боязнь перейти черту – это чистейшая идея страха, его основание, а сам испуг – это и есть своеобразный переход этой черты, за которой тебя может ждать что угодно: от безумия до… чувства ответственности, которое развилось у меня после всего произошедшего.

Но лучше рассказать постепенно.

С раннего детства я, как и все остальные дети, пугался своей тени, страшился засыпать один и уж тем более не пошёл бы на кладбище поздней ночью.

Первый шаг к своему переходу черты я сделал в день знакомства с маленьким Серёжкой.

Это случилось восемь лет назад.

Мы с родителями переехали в этот район, когда мне было одиннадцать. Отец с матерью подыскивали приличную квартиру, а на время поисков решили остановиться у нашей дальней родственницы – тёти Лены. Тётка была довольно крупной, с тяжёлыми веками и большущими руками, но несмотря на свой устрашающий внешний вид, в душе она была вполне себе доброй и сердобольной, по крайней мере, маленькому мне казалось именно так.

Мы приехали в девять утра, когда тихий двор был совсем пуст, лишь отдалённые песни кукушки разгоняли унылую тишину. До мелочей я запомнил её подъезд: внутри весь исписанный маркерами, перепачканный в белых пятнах побелки и источающий невыносимое зловоние от мерзкой сырости и прогнивших деревянных лестниц. Сам дом был кирпичный, двухэтажный, с двумя подъездами, и располагался рядом с тремя такими же домиками. Квартира тётки находилась на втором этаже, справа от лестницы: двухкомнатная и довольно просторная, правда, тёмная и совсем неуютная. После смерти мужа тётя Лена резко состарилась, перестала следить за собой и за своим жильём, а также всё чаще и чаще начала прикладываться к стакану. Родители прекрасно об этом знали, но из-за недостатка средств на временное существование вне квартиры, в силу того, что отец экономил и не решался тратить лишние деньги на отель или временное съёмное жильё, выбора у нас не было.

Тётка жила в большой комнате, спала на обшарпанном продавленном диване, по полночи смотрела телевизор и курила прямо в помещении. Нас она поселила в комнатушке поменьше, одна из стен которой разделяла подъезды. За нею располагалась другая квартира, там-то и жил Серёга.

В один из дней, во время своей очередной прогулки вокруг этой двухэтажной кирпичной гробницы, я заметил на лавочке возле соседнего подъезда мальчишку, что-то усердно записывающего в зелёной тетрадочке. Дружба завязалась мгновенно, вопрос за вопросом, слово за слово, и вот мы уже увлечённо обсуждаем его секретные записи. Серёга рассказал мне о том, что каждый вечер видит в окно таинственную парочку: парень с девушкой уже несколько недель приходят к соседнему дому и вглядываются в окна второго этажа; о странных звуках на чердаке, что длятся ровно с часу до двух тридцати ночи, и о маленькой деревянной шкатулке, которую он однажды разглядел в руках у какого-то незнакомого мальчика в автобусе. Я слушал этого черноволосого зеленоглазого мальчишку с замиранием сердца, восхищаясь его стилем повествования; он так ловко подбирал слова, нагнетая атмосферу, что мой интерес не пропадал ни на мгновение. Когда Серёжа закончил, я пару раз переспросил интересующие меня моменты и попросился помочь ему в его «расследованиях», он не отказал.

С тех пор началась одна из лучших и одновременно пугающих недель моего детства, переполненная событиями, которые даже сейчас – особенно сейчас, с высоты моего опыта – заставляют меня вздрогнуть при одном только лишь воспоминании.

Вычислив расположение наших кроватей в обеих комнатах, мы незамедлительно разработали для себя систему шифров-перестукиваний, чтобы, несмотря на разделяющую нас стену, всегда быть на связи; один стук, пауза, два стука – означало предложение выйти на улицу, два стука, пауза, три стука – и мы оба выглядываем в окна через форточку, перебрасываясь парой слов; одиночный стук – согласие, два стука – отрицание – служили ответами на первые шифры.

В понедельник утром мы встретились сбоку дома под окнами квартиры старого деда. Тот, видимо, заслышав наш разговор, высунулся в окно и, заметив двух юных искателей приключений, поморщился, бросил что-то вроде: «опять ошиваетесь здесь?» и, так и не получив ответа, скрылся в темноте квартиры. Серёга сказал мне не обращать внимания на подобные выходки и предложил заняться исследованием чердака. К слову, выход на чердак был только в подъезде моего друга и представлял собой люк в потолке. Серёжа вооружил меня фонариком, а сам схватил в руки свою зелёную тетрадку и длинную сухую палку, что нашёл за деревянной подъездной дверью. В тайне ото всех мы приподняли люк и ступили в неизведанные ранее места: чердак был довольно большим, тянулся над всем домом и источал сырое зловоние в совокупности с запахом мёртвых птиц, что покоились небольшой кучкой в дальнем углу. Я не стал подходить к этому ужасному зрелищу, а лишь издали посветил туда жёлтым лучом фонарика. Серёга же наоборот поспешил разглядеть всё своими глазами и сделать пару заметок в тетради. Он ходил по чердаку с умным видом, бормотал что-то себе под нос, скрипел полом, стучал по стенам, искренне пытаясь найти причину таинственного ночного стука, пока я стоял около люка, слегка пошатываясь от нарастающей головной боли. Спустя пару минут Серёжке надоел чердак и он, разворотив палкой кучку пернатых трупиков, недовольно хмыкнул и полез вниз по лестнице, я поспешил за ним.