Наталья Гришина - Домой

Умрет ли он здесь? Костя думал об этом спокойно, не пытаясь запугать себя. Это даже казалось ему смешным. От судьбы не убежишь, он пытался, а в итоге снова очутился здесь. Среди стен, которые свисали над ним, грозя рухнуть, раздавить. Он практически чувствовал эту тяжесть на своей груди. Или это была болезнь?

За короткими, температурными, яркими, абстрактными кошмарами была темнота гостиной, за ней снова переведенное дыхание, попытки уснуть, снова кошмары. Промучившись всю ночь, к утру ему все же удалось задремать спокойно и не просыпаться до полудня.

Проснувшись, он недовольно и устало потянулся. С ужасом взглянул на часы на стене. Решил, что они стоят, потому что не могло быть почти час дня. Перепроверив время и на телефоне, он позвонил начальнику, готовый оправдываться.

– Я же сказал, – строго ответил тот в трубку, – ты мне живым нужен, поэтому лечись. Попроси врачей прислать нам больничный лист и лечись. Ты не в состоянии сейчас работать.

Костя хотел было возразить, но его перебили:

– Это не обсуждается. Отдыхай и набирайся сил.

На секунду ему показалось, что это забота, но он знал, что это был лишь голос уставшего человека, на плечи которого упали переработки одних, беспокойство о здоровье других и собственные дела. В такой ситуации, начальству точно не позавидуешь.

Осознав, что теперь он остался без занятия на все эти две недели, Костя окончательно почувствовал себя беспомощно. Единственное дело, которым он мог заниматься, теперь ушло от него, оставляя наедине с этим местом. Будто оно знало, что так будет. Отняло родителей, работу и возможность уехать, чтобы остаться с ним один на один, расквитаться за трусливый побег, убедиться, что в этот раз он не сбежит никуда и никогда. Дыхание сбилось, голова закружилась. Это понимание накатывало горячей, липкой волной. Дом поглотит его. Заберет, пережует и выплюнет, как он делал неоднократно в детстве. И с тех пор ничего не изменилось.

Костя оглянулся по сторонам, будто в поисках какой–то помощи. Он метнул взгляд к входной двери. Закрыта на замок, ключ весит на крючке. Казалось бы – вот он, выход. Сбежать, уехать, выйти. В таком состоянии это равно гибели. Ноги ватные, озноб, кружится голова, а в ушах шум, будто сам Дом насмешливо дышит ему в спину, загребая все сильнее в свои объятия.

«Добро пожаловать домой» – будто слышит он. На секунду, всего на мгновение, ему даже кажется, что он правда слышит, как кто–то произносит это. Этот голос не похож на голос кого–либо, кто был ему знаком. Это голос Дома: тихий, шелестящий скрип деревянных гнилых связок, кашель хрупких стен.

Костя закрыл глаза в тщетных попытках выровнять дыхание. Что успокаивало его обычно? Петербург. Берег Невы. Солнце, отражающееся в синей воде, мосты, Дворцовая площадь. Эрмитаж.

Первый раз, когда он попал туда, ещё тогда, будучи студентом, он ужаснулся от того, что это место напомнило ему Дом. Не внешне, но ощущением. Холодный, слишком статный для тебя, презрительно смотрящий тебе в след. Ты не достоин ходить по этим коридорам, ты не должен заходить в эти комнаты, это место выше тебя, сильнее тебя. Это его милость, что ты здесь, цени это. Спустя годы это чувство улетучилось, истончилось. Лишь в некоторых, особо мрачных залах, таких как библиотека, это чувство снова накатывало на него, но обычно рядом находилась теплая рука друга или подруги, которые с улыбкой выводили его из транса, в который он впадал, глядя на эти книжные полки.

– Ты будто впитываешься в них, растворяешься, – как–то сказала ему Варя, обеспокоенно глядя в глаза. – Ты в порядке?

– Тебе кажется, просто задумался, – отмахнулся он. – Иногда, слишком глубоко ухожу в свои мысли, прости.

Однокурсница крепко обняла его и поцеловала в щёку.

– Как скажешь, просто если будешь уходить куда–то, где так глубоко и темно, лучше возьми меня с собой, хорошо? Помогу выйти назад.

Сейчас от этих мыслей отмахнуться тяжелее. Вари нет рядом, да и она явно занята на новой работе. В последние годы они общались гораздо реже. Никого нет рядом. И некому позвонить, не хочется, нет сил.

Как любое животное привыкает к клетке и начинает ходить по ней кругами, смирившись со своей участью, так и Костя теперь бездумно бродил по Дому, рассматривал вещи, спал, ел, пытался читать книги из домашней библиотеки. Тщетно. Не получалось отвлечься.

Старый телевизор барахлил и звук от него был настолько ужасным, что даже тишина казалась лучшей альтернативой. Но он все же держал его включенным, потому что слышать, как живет Дом ему не хотелось. Он и так чувствовал его присутствие. Надзиратель всегда следит за заключенным, даже если его не видно. Могло ли это место следить за ним через книжные шкафы, мамины цветы, папины рукописи и старые посуду? Через хрусталь в старом деревянном шкафу? Через дорогой чайный сервиз, который так никогда и не доставался и, кажется, так и простоит на полках веками? Или через эти сломанные часы на стене? Или они все же ходят, но от того, как громок Дом, их просто не слышно? Костя минуты наблюдал за стрелками часов. Они ходили. Но в каком–то своем, только им известном ритме, как ребенок, который танцует под музыку в своей голове, совершенно не обращая внимание на то, что играет по радио. Радио… Точно. У отца где–то было радио. Хоть какая–то замена. В телефон или ноутбук смотреть не хотелось, потому что их экран был настолько маленьким, что Костя невольно переводил взгляд на обстановку вокруг.