Наталья Гришина - Домой

Утро следующего дня встретило его болью в спине, ногах и голове. Приняв прописанные врачом лекарства, он понял, что единственное чего сейчас хочет – снова вернуться в теплую кровать. Но нужно было поесть. Яичница подгорела, но он абсолютно не обратил на это внимания. Его голова была занята совершенно другим.

Проспав ещё два часа, Костя понял, что больше не может лежать. Нужно было подвигаться, хотя бы чуть–чуть, найти хоть какое–то занятие. Еле встав с дивана, он попытался найти что–то интересное в книжном шкафу. Полные собрания Лондона, Уэлса, Толстого, Гоголя. Не то. Не сейчас. На одной из полок были книги отца. Костя никогда не читал ни одну из них от начала до конца. Сам толком не помнил почему. Он взял книгу в руки.

«История древних цивилизаций – от А до Я» – кажется, первая книга Евгения Дмитриевича Мишина. Начинающего писателя–историка, которому было суждено стать горячо любимым в узких кругах. Не сказать, что они жили невероятно богатой жизнью за счет денег с продаж, но он имел своего преданного читателя в лице студентов, другой профессуры и простых любителей, которые просто интересовались предметом. Спустя пару лет он даже смог позволить себе выкупить вторую часть дома обратно. Когда–то Дом целиком принадлежал его семье, но потом они продали половину. Отец был так горд, когда вернул Дом в их владения. Наша крепость, говорил он. Костя никогда это крепостью не видел. По крайней мере не своей.

Из прочной крепости, которая защитит тебя от любого ненастья, бежит лишь безумец. И ему хватило сил им стать.

Пролистав книгу, он понял, что она совсем небольшая. Триста с небольшим страниц. Где–то загнуты углы, местами что–то написано на полях. Интересно, это заметки мамы или папы? Их почерки всегда казались ему похожими. Он отложил её. О чём бы она ни была, сейчас не время читать отцовские работы. Не когда он пытается писать что–то сам. И так слишком много сравнений он слышал в свой адрес. Люди, которые узнавали его отца, всегда спрашивали станет ли он тоже писателем, на какую специальность хочет поступать, планирует ли быть исследователем? И будто им назло, он не хотел этого, хоть и писал. Прятал черновики под матрас, лишь бы Евгений Дмитриевич не увидел. Как–то мама нашла их. Не спросила ни слова, лишь пообещала, что не расскажет. Поняла ли она в том момент, как сильно он боялся его? Как сильно ненавидел?

Осмотрев домашнюю библиотеку, он так ничего интересного и не нашел, но зато потратил довольно много энергии на это занятие. Достать книги с некоторых полок было особенно тяжело. Чёртовы трёхметровые потолки и такие же огромные шкафы. Кажется, сейчас даже таких не делают.

Костя провел остаток дня сидя в оранжерее в попытках написать хотя бы несколько строк, набросать идею для первой главы, но мысли убегали от него, внимание не хотело слушаться, самовольно переключаясь. В итоге он обнаружил себя рассматривающим бонсай, стоящий на деревянном столике. Самое красивое здесь растение. Этот фикус мама любила какой–то особой любовью, это было видно. Она тщательно подрезала его, формировала крону, пересаживала, удобряла. Костя наблюдал за этим с непониманием. Разве можно так сильно заботиться о чем–то таком бесполезном, как это деревце? Следующая мысль заставила отвести от дерева взгляд. Вся оранжерея выглядела ухоженной. Неужели отец делал это сам после её смерти? Костя никогда не видел, чтобы он даже близко подходил к этой комнате. Периодически он привозил для мамы удобрения, землю, новые горшки, протягивал их ей и уходил наверх – работать. Мама занималась ими сама, лишь иногда, когда горшки были совсем тяжелые, она просила Костю помочь. Он, конечно, соглашался, но каждый раз после подолгу мыл руки под теплой водой. Ему казалось, что он весь пропах землей. Сладковато–горький пряный запах казался ему невыносимым.

Погасив свет, Костя вернулся в гостиную. Он быстро уснул, но также быстро проснулся от кошмара. Ему показалось, что кто–то коснулся его лба. Теплой и ласковой рукой. Так, как касалась только мама. Если бы он был суеверным, решил бы, что это призраки, духи, демоны – что угодно, но он был человеком давно не верующим ни во что. И всё же он судорожно положи руку на пустую шею.

Крестик, который подарили ему родители на пятилетие, лежал в земле, над маминым гробом. Спрятанная за землей цепочка, которую он бросил на него во время похорон. Никто и не заметил. Его вера в бога строилась исключительно на её вере. Когда её не стало – не стало и той крохотной частички надежды на справедливость, высшую силу и любовь, которую символизировала эта цепочка, по привычке висящая на шее. В тот день он уехал сразу же после похорон, не оставшись даже на поминки. Работа. На которой ему явно бы дали выходной. Но он не мог. Не мог находиться там, с отцом и их общим горем один на один. Не мог сидеть в этой гостиной, смотреть на эти растения вокруг и не думать о том, что произошло. Не мог терпеть этот сладкий запах земли, который, как ему казалось, залез куда–то в лёгкие, под кожу, под ногти, будто вечное напоминание том, что он сделал с её верой.