Наталья Полесная - Ради красоты

*

По ночам боль сверлила, мучительно и бесстрастно нарастала слой за слоем. Яня подолгу смотрела с постели в окно и обречённо просила реальность вытерпеть это. Каждую ночь она ждала, что духи заговорят с ней, скажут, как быть, убедят, что она не одна, что без происходящего нельзя отыскать свой путь.

– Сделай так, чтобы мне хватило сил нарисовать её, а моим родителям – вынести меня, – держалась за кулон, словно надеясь, что бабушка замолвит за неё словечко.

Звёзды за окном были радостью. Прищурившись, можно разглядеть их ореол, не холодный свет, а тонкие фиолетовые добрые лучики.

В комнату заглянула мать.

– Хорошо, что ещё не спишь.

Ссутулившись, она протянула дочери вскрытое письмо. Это был ответ из московской галереи Михаила Узина «УЕТ».

– Не хотела тебе показывать, но раз сегодня зашёл такой разговор…

Мать повременила, разожгла реакцию дочери. Когда же сначала щёки, а затем и подбородок Яни покрылись красными пятнами, пошла к двери.

В письме было сказано:

«Спасибо за проявленный интерес к нашей галерее, но мы не выставляем детское творчество».

Сердце стучало, мир пошёл ходуном. Янита навзничь упала на кровать, содрогаясь от озноба. Пролежала так час, другой… Когда же дрожь унялась, взъерошенная, она прокралась в прихожую, встала на стул и открыла антресоль. Холщовая сумка была на месте. Девушка откинула край сумки и нежно взяла гранату в руки. Увесистая, но умещалась в ладони. Яня провела гранатой по щеке, ощутила холод, коснулась языком чеки.

Включился свет.

– Ты что делаешь? – тихо спросила мать у неё за спиной.

Повисло молчание. Яня расширилась и начала улетать в глубину мира. Каждая горизонталь походила на отяжелённые от воды тучи. Они засасывали, растворяли, поэтому нельзя было останавливаться, нужно было прыгать с одной массы на другую. С одной на другую. Яня представляла, как краска из древесной сажи вырисовывает кожу разгневанной матери и озадаченной дочери, как густо ложится тень на края рисунка, пока не осознала, что стул под ней раскачался. Через мгновение грохнулась…

Невозможно было уклониться от низко летающих искр, от хоровода оранжевой, голубоватой обжигающей пыли. Ударами хлыста кожу разрывало на одинаковые лоскутки, точно возьмись и сшей из них одеяло. Это возникшее, словно из портала сияние, затмевало все другие ощущения, оно было таким невесомым, всеобъемлющим, немыслимым. Яните немедленно захотелось, чтобы оно вобрало её в себя всю без остатка, будто именно там и крылось спасение.

– Вы с отцом меня задолбали! – раздался обезумевший голос матери.

Лёжа на полу, Янита огляделась, не понимая, что произошло в эти считанные секунды, как успела убрать гранату в сумку.

Раздался гневный топот матери. Отцу побежала жаловаться , – равнодушно предположила Янита, как вдруг ощутила ломоту во всём теле. Теперь уже настоящий удар сразил её – зазвенели разбивающиеся о стену банки.

– Мама, нет! – истошно крикнула Янита, глаза обожгло слезами.

Она ворвалась в комнату одновременно с отцом, бросилась на мать, схватила за руку.

– Пожалуйста, не надо, – сотрясаясь от ужаса, взмолилась Яня.

– Чтобы больше я этого у нас в доме не видела! Больше никакого рисования! – мать оттолкнула Яню, но та было снова рванула вперёд. – Успокой её!

Белов схватил дочь.

– Прости, я лишь хотела понять, что такое мир взрослых! – Яня беспомощно вырывалась из тисков, пока одна за одной банки летели в стены.

Лучше бы её били, страшно и долго. Мать визжала, кричала что-то неразборчивое, будто в неё вселился бес. Нет, ей было не успокоиться, пока она окончательно не избавится от этого яда.

Больше Янита не плакала, ослабела, сникла, в ошалевших глазах её гасли последние отблески безмятежной, нерушимой радости. До самого утра так и простояла, молчаливая, потусторонняя. И неотрывно, пристально вбирала кровоточащие травяной краской стены.

Назавтра в полицию поступил анонимный звонок, женщина сообщала, что в урне возле почты лежит сумка с гранатами. К счастью, в этот день никто не погиб, и ничего не изменилось, кроме того, что на свет появилась картина «Девочка с гранатой». Тридцать лет спустя картина, где мать со сверкающими от ужаса и ярости глазами на побелевшем лице, как вкопанная, стоит на месте, не понимая, умрёт ли она сегодня, будет подарена единственной в Димитровграде галерее и оценена в пятьдесят тысяч долларов.