nepridumalname - Бред

А дельфину легчало, хотя плохели дела с осязанием: язык перестал чувствовать вкус света. Сверху нечто будто манило, звало к себе. Умирающий слушал поющих чаек, браня тех, что они, дескать, фальшивят и вовсе "было бы лучше воспроизвести какую-нибудь композицию нежного Чайковского". Элита, что сказать. А хор пернатых действительно походил на траурный мотет или даже панихиду.

Тем временем поле, радуясь избавлению от необычной матрёшки, заплясало, тем самым послав для всех землетрясение: гул охватил округу целиком, страх вселился в сердца жителей, а юлящийся членострадалец ненароком выполнил каскадёрский прыжок из-за вибраций коры.

Крабу оставалось совсем немного, дабы вернуться к новому товарищу, буквально метров 8, но другая особа того же циферного образа упала, вонзившись флагом прямиком в лежащего дельфина.

Трагичный кадр. Замер мир, замер краб, сожалея об увиденном. Воздух вмиг обрёл прозрачность, тишь воссияла всюду. Матрёшка отпружинила от придельфинивания (не на землю ж приземлилась тварина непригожая) в море, разбившись об горсть выпирающих камней. Сломав что-то из внутреннего скелета, неподвижно лежало шмелеподобное, да глядело в даль синей стихии: некий корабль дёргался точно к берегу, на них.

Румянился рассвет. Цветы и травы плакали, скорбя о бренной новости. Тусклым стало всё для Краба, действующего уже с юристами, спеша отомстить виновнику сроком. Фактически вышло, что членодевка воспользовалась холодным оружием, поэтому ей не найдётся и намёка на оправдание.

Суд приговорил пожизненное лишение свободы в худшей тюрьме во всём свете. Пардон, во тьме. Взяли матрёшку без задних и вовсе ножек, кинули в мужскую камеру, где за занавешенной решёткой другие особенные ей далеко не раз просверлят сракотан.

А что произошло с пиратами, коих увидела трансуха? Чуть позже напишу, сейчас надобно слегка закрыть глаза, чтобы сосредоточиться на конструировании казусов, сплошь дополнивших бы сей сюр.

Глава

II

. Ответвление

Бродский тоже знал, что 0 – это половинка разрезанной ножницами 8-ки, то есть, ежели изъясняться грубо и наивно – дуэт двух ничтожеств порождает бесконечность…

Поток ахинеи тщетен, ибо, небось, каждый сопоставил указанный союз в качестве шаблонного взаимоотношения двух человечков. В действительности парочки, истребляя взаимовремя, не осознают, что разыгрывают фарс и поклоняются неизвестному зрителю, между прочим, скупому на аплодисменты.

Да, повествование вряд ли сравнимо с магистралью, но расхождение идей крепким крюкопожатием воссоединится, будто вены в организме, будто тени ночью, будто звёзды на глубине души…

Я жил не зря, хотя считал почти всегда, что бедно и напрасно. Пускай натканная моими веточными руками красота и не прославила народам высшие блага в лице воли, истинной любви и печали (если что, моцартовскую светлую грусть в виду имею), зато… Зато что? Кстати, я горжусь без гордыни своим кофием, он чудный. А, зато я богат самою жизнью, вот!

Смысл, смею предположить, есть не исключительно лишь в красоте, а в её сочетании с антонимом: без борьбы, без рисков, в однообразии нет интереса, нет цели, пусто сожержание событий.

Хрупкая натура меня раскрошилась от жестокости гнуснейших персонажей мироздания, поэтому опыляю себя в музыку, поэзию и прозу. Не мешаю чему-то материальному, – по крайней мере, стараюсь не мешать.

Откровения опасны, ибо годятся предметом для возмездия. Нет, перегнул – мне эта система всяких атак несколько чужда; отчего бы мне не стать, скажем так, нападающим? Нападать да и вовсе на что-либо падать или давать – значит нарушать спокойствие. Знается мне, что спокойствие важнее всего, во всяком случаее, в нашем мире. Спокойствие важнее даже смысла.

Ознакомлю вас с краткой биографией, конечно же, моей: благодаря этой Вселенной я вочеловечился в кроткую по внешности, но изобильную по внутренним способностям особь. Раньше я существовал в иных оболочках, будучи всем бесчисленным количеством возможностей, масштабов, форм.

После такого отступления вы ещё сомневаетесь в моём стиле словесного кудесничества? Цепи обрублены – летите, вольные звенья! Замыкание покалывало, честно говоря, хотя не без приятного послевкусия.

После дождя кустики осеребрились, а жидкая пустыня выглядела разрушенным ювелирным магазином, так как всюду лежали кольца. Монотонные точки капали нудно, нудно было жить и капитану пиратской ладьи. Портрет капитана пугал: чёрная шерсть на подбородке перетекала бакенбардами в того же оттенка неряшливую рощу на макушке; глаз, что слева, обтянут повязкой, но не ради удобного спуска в трюм и подъёма обратно на палубу, а ради служения шторой для выпавшего глаза. Была оказия ворваться в престижный бордель, где капитанские глаза дикостью настолько быстро разбежались от множества соблазнительных мест для имений, что по итогу удалось спасти только одно око.