Н. Ланг - Город теней

Облако слезоточивого газа рассеялось. На площади царила суматоха – мятежники хватали "каддафистов" и уводили в неизвестном направлении. Вадим растерянно озирался в поисках Ланского, но в такой сутолоке не смог его найти. Бывало, Марк пропадал надолго, но всегда возвращался с великолепными снимками.

Асфальт был усеян гильзами, иногда слышались редкие далёкие выстрелы. Оставаться здесь невероятно опасно, поэтому Вадим отправился в Lamma cafe, где по обыкновению собирались сливки журналистского сообщества.

***

– Охота удалась? – спросил Вадим, увидев Марка на пороге кафе.

Ланской ничего не ответил, словно и не слышал вопроса. Он всегда держался обособленно, что окружающие нередко принимали за высокомерие. Вадим заметил – одежда коллеги местами разорвана, а кожа на щеке оцарапана. Ланской заказал себе какую-то красную жижу, отдаленно напоминавшую суп.

– Похоже на кровь замученных ливийцев, – пошутил один из самых молодых военных фотокорреспондентов.

Марк улыбнулся светло и по-доброму, будто никогда не видел ужасов войны, так, что всем стало неловко от этой глупой шутки.

Война повлияла на них. Марк не мог долго находиться там, где спокойно и ничего не угрожало его жизни. Он был зависим от опасности, любил рисковать. Вадим же, напротив, предпочитал непродолжительные командировки в зону боевых действий. Он остро воспринимал боль и страдания людей. После месяца работы в горячей точке инстинкты притуплялись, и смерть, что всегда караулила зазевавшихся, легко могла сцапать его. Вадим уезжал в Москву, а Марк оставался и выжидал возможность снять тот единственный кадр, который его прославит. В тайне он мечтал о лаврах Константина Симонова и Роберта Капы.

Марк достал из сумки противогаз и бросил его на стол.

– Умно! – похвалил Филипп Дегтярев и взял противогаз в руки. – А главное вовремя.

Необходимая вещь в подобных обстоятельствах. Филипп надел противогаз, вспомнив школьные уроки по безопасности жизнедеятельности.

– Где ты взял его? – глухо прозвучало из противогаза.

Марк оставил вопрос без ответа, лишь загадочно улыбнулся и принялся за свой суп. Вадим, зевая, оглядывался. Старая барная стойка из дешёвого пластика, несколько кривоногих столиков и расшатанные стулья нагоняли тоску. Обстановка совсем непритязательная, говорила о том, что дела у хозяина идут неважно. В кафе кроме них не было никого. Местные жители обходили его стороной. Ведь в любой момент сюда могли ворваться "каддафисты" или повстанцы.

– Опять чёрное поле, – прорычал один из телевизионных операторов.

Телевизионщики готовили материал о боях за Баб-аль-Азизию. Многие из них уже привыкли монтировать сюжеты, находясь в чрезвычайных ситуациях. Монтаж – соединение разрозненных видео кадров в единое целое, успокаивал.

– Друг, да ты – пессимист, – похлопал его по плечу корреспондент. – Пессимисты говорят – чёрное поле; оптимисты – место, свободное для монтажа.

Корреспондент кинул взгляд на часы и сказал оператору:

– Живей, эфир через полчаса.

Так проходили дни в эмоциональном накале между съёмками и подготовкой сюжета к эфиру. Негласное правило – успеть передать готовый материал, даже если тебя сносит волной цунами. Репортаж должен быть сделан любой ценой.

– Какие планы на сегодня? – спросил Родион Белецкий.

Обычно он выведывал у более опытных коллег важную информацию.

– Общий, средний, крупный, – ответил оператор со шрамом на лице. Он любил снимать монтажные фразы, даже в самых экстремальных условиях.

– Это ясно, но вечером опять предполагалось какое-то движение на Зелёной площади. Вы что-нибудь об этом слышали?

– Я пропускаю. Пойду в отель и выберу снимки, – сказал Вадим, – нужно проверить почту.

***

" Мы давно стали чужими. Нет ничего хуже, чем просыпаться рядом с посторонним человеком. Ты променял меня на работу, я чувствую себя лишь подходящим вариантом. Тебе было удобно, что дома тебя ждёт преданная дворняжка, которая за каплю ласки, готова на многое закрыть глаза. Как же я ошиблась, выйдя за тебя замуж…", – Вадим в недоумении смотрел на строки, возникшие на мониторе. Среди них он увидел слово "развод", а слово "ненавижу" резко кольнуло его в самое сердце. В письме сквозила боль, она витала в воздухе, ею были пропитаны вещи, она кровавой раной рассекла многие семьи в Ливии и разорвала его собственную.

Расставание произошло быстро, никто из них не ощутил печали, она настигла их только сейчас. Вадим понял, что больше не нужен той, которая когда-то любила его. Жена не ждала Вадима из командировок, не встречала в аэропорту, как раньше держа в руках пакетик с тёплыми пирожками или, например, свитер. Ведь часто он возвращался домой в зимнюю пору из жарких стран, охваченных пламенем войны. Платонову нравилась такая забота, и он благодарил жену, но она охладела к Вадиму после третьей годовщины свадьбы. Любовь умерла тихо без яркой агонии, в один миг они почувствовали одиночество вдвоём.