Алекс Миро - Геном - исцелённые

«Господи, поскорее бы все это закончилось!» – Артур крепко зажал уши и бросился бежать. Споткнувшись о стык на ковре, он упал и, не успев подставить руки, больно ударился. Из носа пошла кровь. Не замечая этого, Артур снова вскочил и метнулся к лифту. Нажал на кнопку вызова. Лифт поднимался слишком медленно. Лоб покрылся крупными каплями пота. Артур знал, кого он увидит, если повернет голову. Тикающий звук метронома превратился в стук ботинок по плиткам пола. Тик-так, тик-так, шаг-шаг, шаг-шаг. Еще немного, и крепкая рука сожмется на его плече, развернет его лицом к неизбежному.

Лифт пискнул, и двери разъехались в стороны. Артур ввалился внутрь. На стенах не было ни одной кнопки. Испуганный, он метался по кабине в поисках табло. Но вдруг лифт тронулся с места сам по себе. Движение было настолько плавным, что Артур не мог понять, едет ли он вверх или вниз. Но через пару секунд дверь открылась – перед ним стояла Бетти. По тому, как округлились ее глаза при виде окровавленного носа Артура, он понял – встреча с доктором Робертсом срочно переносится на сегодня.

На следующее утро Эммы нигде не было видно. Напрасно Тобиас ждал ее за завтраком. Он сидел лицом к двери и каждый раз вытягивал голову, чтобы лучше рассмотреть входящих.

– Можно к тебе? – Артур стоял возле него с полным подносом.

После вчерашнего приема у доктора Хельгбауэр Артур наконец поверил, что сможет найти себе на острове если не друга, то хотя бы собеседника. Среди всех пациентов в столовой только Тобиас понравился Артуру с первого взгляда.

– Конечно. Ты, похоже, Артур, – кивнул Тобиас и смачно откусил от третьего бутерброда.

– А ты, похоже, много ешь. Уже час жуешь, не останавливаясь, – сказал Артур.

– Я обжора, – признался Тобиас застенчиво.

– И такой тощий, – недоверчиво посмотрел на него Артур, но решил закрыть тему. – Ждешь Эмму?

– Может, она на процедурах. Или просто не голодна.

– Или с ней что-то случилось. Непоправимое, – с серьезным лицом предположил Артур.

– Какой кош… – начал Тобиас, но веселый смех Артура заставил его замолчать.

– Да ну тебя, – буркнул Тобиас, встряхнул светлыми кудрями и скорчил обиженную гримасу.

Через полчаса они вышли из столовой вместе. Рядом с Тобиасом Артур чувствовал себя удивительно легко. Несмотря на то, что Тобиас был очень, прямо по-детски наивен, за все время он ни разу не задал Артуру неудобного вопроса. Как и доктор Хельгбауэр, он был деликатен от природы, не запускал в душу щупальца любопытства и не настаивал на откровенности. Артур уже понял, что они с Тобиасом вполне могут подружиться.

– Постучимся? – спросил Тобиас, переминаясь с ноги на ногу перед дверью Эммы.

– Не знаю. Вдруг она занята или спит, – засомневался Артур.

Но массивная дверь отъехала в сторону. Встрепанная Эмма стояла на пороге в пижаме и кроссовках.

– Доброе утро, – заметил Тобиас с сарказмом.

Пол в комнате был усыпан разбитым стеклом.

– Знал бы, что ты так психуешь, держался бы от тебя подальше, – буркнул Артур, наступив на осколок.

– Знала бы, что ты дурак, держалась бы от тебя подальше, – парировала Эмма. – Я работала, между прочим. Сегодня воскресенье, свободный от процедур и анализов день.

Громоздкий стол, шириной в полтора метра, не меньше, был выдвинут из угла к окну. Его путь обозначили две глубокие царапины на паркете. На столешницу падал ослепительный солнечный свет. Словно по волшебству, здесь осколки стекла соединились в многоцветное неоконченное панно. Необъятная стальная рама, приготовленная для будущей картины, до поры подпирала стену.

– Витраж. Он будет просто огромным, – гордо сообщила Эмма. Солнечные зайчики метались по полотну.

– На чем он будет держаться? Тут и половины нет, а размах уже полтора на полтора, – заметил Артур.

– Молодец, зачет. Раму будет подпирать стальной каркас. Мне не дают сварочный аппарат, приходится ждать наемного мастера. Он приезжает с материка чинить трубы и привозит сварку. Обещал доделать скелет до среды.

– Смотрю, у тебя все схвачено, – почему-то обрадовался за нее Артур.

Ему нравилась ее работа. Очень нравилась. На огромном холсте искрились простые, но ювелирно обточенные по краям стекла разбитых бутылок. Зеленые, синие, прозрачные. Но все оттенки в рядах были разными, словно полотно было собрано из осколков бутылей разных лет, даже разных столетий. Внизу темные, свежие, новые. Вверху прозрачные куски стекла, старые, с выбоинами и трещинами, обглоданные океаном, словно леденцы, которые достаешь изо рта и подносишь к свету полюбоваться. Шершавые и гладкие, заостренные и округлые, они строились в ряды так логично, будто на полотне, материализуясь, представало само время – от прошлого к настоящему. Время, отраженное в бутылочном стекле.