Йонас Бонниер - День гнева [litres]

Синдре задумался, стоит ли говорить остальное, и решил, что это не тот случай.

– Тебе надо будет на некоторое время уехать отсюда, – сказал он. – Милость – награда для терпеливых. Оставайся в этой комнате до завтрашнего утра, а потом уезжай, чтобы тебя никто не видел.

– Куда? – спросила она.

– Домой. Я объявлюсь, когда придет время.

Спустя месяц после поездки в Гонконг Микаэла обнаружила в почтовом ящике письмо. В резиновых сапогах, пуховике поверх футболки и фланелевых штанах она стояла и смотрела на конверт, который держала в руке. Термометр показывал минусовую температуру, и изо рта Микаэлы шел пар. На конверте стояло его имя, марки не было. Микаэла нутром поняла, что это что-то неприятное, чего она предпочла бы не получать. Она инстинктивно потрогала висок, где стучала кровь. Рана зажила и была почти незаметна, даже если смотреть с близкого расстояния.

Не входя в дом, Микаэла вскрыла конверт. Вздрогнула, пробежав глазами первые строчки, и тут же сунула письмо обратно, не то сложив, не то скомкав. Она должна была показать это Петеру и Эве.

Петер сразу понял, что ей вообще не стоило его вскрывать. Но поскольку это, так или иначе, случилось, теперь от него требовались объяснения и поддержка.

О том, что Синдре вот уже год предрекал ее смерть, Микаэле ничего не было известно. Узнай она об этом сейчас, катастрофа была бы неминуема. Это мнение Петера разделяли все участники первой пасторской встречи в ноябре, где и было зачитано загадочное письмо.

Они собрались в доме Петера и Эвы, где подобные встречи всегда напоминали Синдре посиделки в кругу родственников. Возможно, причиной тому были фотографии на стенах или бесчисленные фарфоровые безделушки, какие обычно коллекционируют люди преклонного возраста, на книжных полках и подоконниках.

Синдре не смог удержаться от того, чтобы взглянуть на дверь в кабинет Эвы, где они провели столько часов в его первые годы в Кнутбю. Это там строились планы апокалиптической общины, избранной Господом для воплощения Его тайных замыслов. Там же родилась идея Фирцы, и Синдре, развалившись на голубом вельветовом диване, рассчитал дату Второго Пришествия.

С тех пор минула целая вечность. А потертый диван, похоже, облюбовал Людвиг Странд, которому теперь доверено расписывать Эве, как ее любит Иисус. Этой своей мысли Синдре не выдал ни насмешливой улыбкой, ни горькой складкой у рта. Он не чувствовал ничего, кроме усталости.

Синдре оглядел стол. Пасторы горячились, обсуждая письмо. Они пытались разгадать смысл этого события, спорили, перебивали друг друга и оживленно кивали, стоило только Эве Скуг раскрыть рот. Синдре улыбался, подмечая знакомые жесты. Вот Пер почесал бороду, Людвиг заложил за ухо прядь черных волос, Ирма поправила очки. С какой нежностью в душе смотрел он на них. Эти люди искали смысл жизни, и ни однообразная повседневная работа, ни телевизионные шоу, ни печальный заоконный пейзаж не могли отвлечь их от этого занятия.

В письме говорилось, что Микаэла должна умереть, причем скоро. Можно сказать, ей неприкрыто угрожали. Стиль послания, адресованного Синдре, был далек как от литературных красот, так и от библейских референций. «Ты потеряешь жену, – предрекал его автор. – Очередной годовщины свадьбы не будет». То есть счет шел на недели.

Пасторы так и не пришли к единому соглашению относительно странного послания и не смогли понять, имеет ли оно какое-нибудь отношение к общине. Есть ли у Синдре враги? Может, у Микаэлы? Кое в чем письмо перекликалось с пророчеством Леннарта Аронсона, за вычетом темы Анны Андерсон и всех библейских отсылок.

Встреча закончилась общим смятением. Вернувшись домой, Синдре не мог предложить молодой жене другого утешения, кроме того, которое она неоднократно от него слышала:

– Это чистое безумие. Понимаю, как оно тебе неприятно, но дальше угроз они не пойдут. Такие только пишут.

В два часа ночи Синдре откинул одеяло. Он смотрел на Микаэлу, которая спала на спине. Когда ее подбородок падал на грудь, рот открывался и Микаэла начинала храпеть, Синдре было достаточно легкого толчка, чтобы восстановить порядок.

Эта ночь выдалась для нее тяжелой. Возможно, письмо напугало Микаэлу больше, чем могло показаться со стороны. Синдре поднял халат, который лежал на полу рядом с кроватью, прошмыгнул в прихожую и закрыл за собой дверь.

Верхние ступеньки лестницы заскрипели, но этот звук стал настолько привычным для всех в доме, что на него давно перестали обращать внимание. Синдре отпер дверь на террасу, а потом прошел в комнату для гостей, где спала Микаэла, пока ее место в большой кровати этажом выше занимала Анна Андерсон. Теперь пришла очередь Синдре занять эту комнату.