Иван Белов - С привкусом пепла

– Вас не отпустят,– резонно возразил Зотов. Этот парень ему определенно понравился. Горит местью, пообещай такому помощь, будет весь твой.

– Сам уйду, – заявил Крючков. – Мне житья иначе не будет, я просыпаюсь, рукав у полушубка до крови грызу. На меня, как на психа, смотрят. Ребята погибли, а я живой. Почему? Выходит мне за них мстить, больше некому. Я их рвать, понимаешь, буду!

– Понимаю. Вернемся к Твердовскому. Кроме вас, он нашел кого-то из сто тринадцатой дивизии?

– Без понятия, – признался Крючков. – Я однополчан не встречал, может, я вообще один такой на весь лес. У командиров отрядов спрашивать надо.

– Хорошо. Когда собираетесь возвращаться в отряд?

– Завтра-послезавтра, только ногам отдыху дам, – Крючков вдруг подобрался, как сеттер, расправил плечи. На тропе появились несколько девушек, волокущие огромные корзины с бельем.

– А глядишь и задержусь на недельку-другую, по личному делу, – хохотнул партизан. – Вопрос можно?

– Попробуйте.

– Вы здесь с проверкой?

– Не понял, – прищурился Зотов, по привычке уйдя от прямого ответа. Это позволяет обдумать слова и выгадать время.

– Ну это, как его, – замялся Крючков. – Вы же из Центра.

– И?

– Да ничего…

– Нет уж, договаривайте, раз начали, – мертвой хваткой вцепился Зотов.

– Отряд этот, «За Родину», странный, люди разное судачат, – признался Крючков. – Ну я и подумал…

– Что говорят?

– Везучие они, черти, – доверительно понизил голос Крючков. – Потерь мало, а удачных боевых операций больше, чем у остальных вместе взятых.

– Это плохо?

– Да как раз наоборот, но зависть присутствует, не без того. Другое настораживает: держаться особняком, чужих не любят, свою линию гнут. Предлагали рельсы вместе рвать – отказались, им самим, видите ли, сподручнее. Как в рожу плюнули. Мы к полотну сунулись, еле ноги унесли, а «зародиновские» мост у Красного Колодца рванули, ошметки летели. Командир у них ушлый, зимой снега не выклянчишь, трофеями и славой делиться не хочет, видать. Вроде одно дело делаем, а «За Родину» особнячком как бы стоит, вот народ и волнуется. Но соединение авторитетное, того не отнять. Причем еще осенью отряд был ни рыба ни мясо, по боевым показателям в отстающих, а тут на тебе вдруг. И откуда взялось?

– Научились воевать?

– Выходит так, – вздохнул партизан. – Разрешите идти? Притомился, а Марков покормить обещал.

– Идите, – не стал удерживать Зотов. Крючков развернулся и удалился своей приметной походкой вразвалочку.

Зотов остался под навесом и машинально провел рукой по жесткой лошадиной гриве. Жаль сахара нет, угостить бы коняшек. Им в войну перепало не меньше людей. Разговор с Крючковым подкинул загадок. Откуда у Твердовского интерес к судьбе сто тринадцатой стрелковой дивизии? Подобных историй тысячи, полных подвига, трагизма и горечи. После них в душе пустота, привкус крови и скрип песка на зубах. Окружены, смяты, разорваны, уничтожены, втоптаны в грязь, но не сломлены. Миллионы погибли и сгнили в плену. А такие, как Крючков, выстояли и раздули тлеющий уголек ненависти в бурное пламя.

На лес опустилисьзыбкиебледно-молочные сумерки, лагерь постепенно затих. Зотов добрался до кухни, поужинал пшенной кашей со шкварками и отправился обживать землянку Твердовского. Сон в месте убийства его ничуть не смущал, чай не кисейная барышня. Выделываться будем после войны. К жилищу подошел в сгустившейся темноте. На небе рассыпались тусклые звезды, играя в прятки с робкой, нарождающейся луной. Зотов достал папиросу, чиркнул спичкой и прикурил, выпустив струю синего дыма. Водки бы выпить грамм двести, от местного пойла воротит.

– Товарищ Зотов, – позвали из темноты.

Зотов охнул, едва не выронив папиросу, и пробурчал:

– За такие шутки у нас во дворе убивали. Мне не восемнадцать, могу дуба дать.

– Простите, – шепнул невидимка без тени раскаяния. В ночном мраке угадывался силуэт.

– Кто вы?

– А какая разница?

– Действительно, никакой. Я могу выстрелить и потом посмотреть, нервы ни к черту.

– Разговор до вас есть, – голос незнакомца показался смутно знакомым. У Зотова хорошая память на лица, числа, голоса и обиды.

– Поговорим в землянке? Чаю попьем.

– Нее, хитрый какой. Я это, как его…, тайно.

– Боитесь?

– А кто не боится? Дураки разве.

Ого, первый анонимщик в новом театральном сезоне, – обрадовался про себя Зотов. – Уже и не чаялся. Чем хорош простой смертный? Если волею случаяон становится владельцем некоей, по его мнению, крайне важной информации, то по истечении толики времени его начинает прямо корежить от желания поделиться. Человека распирает ощущение собственной уникальности, а окружающие-гады не понимают. И тогда простой смертный начинает трезвонить, как базарная баба.