Синтия Суонсон - Стеклянный лес

– Ты с ума сошла? Нет, конечно же, я не хочу развода. – Он приблизился к жене, нависнув над ней, но не касаясь ее руками. – Брак – это навсегда, Силья. Ты не сможешь разорвать его узы и отступиться от данных мне клятв. И не важно, что ты получила не совсем то, чего ожидала. Дав клятву, ты уже не можешь ее нарушить.

Генри постоянно это повторял – что они будут вместе до конца жизни.

На протяжении многих лет Силья тоже хотела именно этого, только уже давно оставила всякую надежду на то, что их брак когда-нибудь станет счастливым. Вместо этого она стала надеяться, что Генри наконец-то поймет, что им лучше расстаться, и согласится положить конец этому фарсу – спокойно и без взаимных оскорблений.

Ну почему, скажите на милость, он упорно стоял на своем? Из-за глупой идеалистической веры в жизнь «в горе и в радости»?

Осознав смысл сказанного мужем, Силья потеряла дар речи.

Если честно, предложение Генри жить в разных комнатах было не лишено смысла. Силье давно уже не нравилось спать с ним рядом. Она беспокойно ворочалась во сне, снедаемая различными мыслями, закрадывавшимися в дальние уголки ее сознания подобно кошке, пробирающейся в дом с наступлением темноты. Она не могла расслабиться, стараясь оставаться на своей половине кровати. Силья по-прежнему сгорала от желания дотронуться до мужа, но знала, что Генри непременно отпрянет, если она попытается.

Переезд Генри в другую комнату состоялся в уикенд. Стол, который Силья любовно выбирала для своего красивого нового дома, они перетащили из гостевой комнаты в хозяйскую спальню. Силья не собиралась оставлять его Генри. Она потратила немало времени, чтобы найти для него подходящее место, а потом аккуратно разложила на нем свои бумаги и остро наточенные карандаши.

Руби молча наблюдала, как родители переносят в комнату для гостей одежду отца.

– Это вовсе ничего не значит, дорогая, – заверила Силья дочь. – Просто нам с папой нужно больше места. Только и всего.

Руби ничего не ответила и, выйдя на улицу через заднюю дверь, отправилась в лес.

Освободив шкаф от вещей Генри, Силья разместила на пустых полках свои. Однако перебирая одежду, она вдруг ощутила, как ее охватывает тоска. Силья по-прежнему предпочитала все оттенки зеленого. В одном Генри оказался прав: этот цвет действительно делал ее глаза более яркими и выразительными. Гуляя по магазинам в обеденный перерыв, она покупала зеленые платья и костюмы новейших фасонов.

Иногда Генри делал жене подарки, купленные, правда, на ее деньги, ибо сам зарабатывал жалкие гроши. В маленьких магазинчиках Стоункилла или окрестных городков он приобрел для жены изумрудные серьги, шарф с желто-зелеными разводами, фетровую шляпу и пару перчаток цвета сосновой хвои. Покупая для жены вещи, Генри вроде как выказывал свою привязанность, только Силье это проявление внимания казалось натянутым и даже фальшивым. Когда же она надевала что-то из подаренных им вещей, во взгляде Генри вспыхивало не восхищение, а скорее напыщенное самодовольство.

Так же обстояло дело и с изысканными обедами. Генри готовил для всей семьи, но делал это, как и все, чем занимался, исключительно для собственного удовольствия.

Последствия переезда Генри в другую комнату не заставили себя ждать. Случилось то, чего Силья никак не ожидала. Он перестал убираться в ее спальне и ванной комнате. За порядком в доме следил Генри, с тех самых пор как они переехали в Стоункилл. Да что там! Даже живя в Алку, он брал на себя уборку по дому, когда Силья училась, а ее мать постоянно работала. Причем Силья вынуждена была признать, что получалось у него отменно. Однажды, когда она заметила, каким безупречно чистым выглядит дом, Генри ответил, что это результат службы в армии.

– Все в идеальном состоянии, – пояснил он.

Теперь же Генри заявил, что «спальня Сильи» – это ее личная территория, и он не намерен туда заходить даже для того, чтобы прибраться.

– Ты справишься, – сказал он, вручая жене чистящее средство и губку.

– Или можно кого-нибудь нанять для уборки, – предложила Силья.

– Только через мой труп, – запротестовал Генри. – Никаких посторонних в моем доме.

Это был невероятно жаркий и душный июльский воскресный день. Силья никак не могла взять в толк, как она, родившаяся и выросшая в Бруклине, где влажность воздуха оставалась высокой как в начале мая, так и в конце октября, никак не могла привыкнуть к подобным погодным условиям. Возможно, она стала менее терпимой к дискомфорту теперь, когда ей исполнилось тридцать пять лет.