Анне Ханкок - Питбуль

Но был у него и недостаток: он был недалек и готов сделать что угодно за деньги.

Ему нельзя было доверять.

— Ну что, младшенький? — спросил Гленн, протягивая Рене сжатый кулак для дружеского толчка. — Все в порядке?

— Нет, Гленн, не все в порядке, — сказал Рене, не обращая внимания на его кулак. — У меня небольшая проблема, которую ты должен помочь мне решить.

— Такое случается даже с лучшими, — сказал Гленн, опуская руку. — Но не лучше ли попросить одну из девчонок помочь тебе в этих делах?

Гленн перевел взгляд с Рене на Йеса Декера, потом на Ласло и хохотнул. Он вытащил из кармана рубашки сигарету и положил ее в рот.

— У кого-нибудь есть огонь? — спросил он, похлопывая себя по карманам.

— Я слышал, ты много болтаешь по городу, — сказал Рене.

Гленн поднял бровь и вынул сигарету изо рта.

— Болтаю? Люди чертовски заняты, чувак. Нифига я не болтаю.

— Тогда как ты объяснишь, что полиция в курсе твоей поездки в Гамбург в прошлом месяце?

— Полиция? Эй, парень, я ни хрена не…

Рене Декер убрал руку за спину и вытащил пистолет. Он направил его Гленну в голову и выстрелил один раз.

Пуля вошла в правый глаз, и Гленн рухнул, как карточный домик. Сигарета выпала из его руки и покатилась по полу, остановившись у ног Рене.

Рене присел и поднял ее.

Он остался сидеть на корточках и смотрел, как кровь медленно растекается под телом Гленна. У того на мгновение задрожали ноги, потом он замер абсолютно неподвижно.

Рене почувствовал, как отец приближается со спины.

— Наверно, это немного слишком, — сказал Йес Декер с любопытством в голосе. — Пуля в коленке тоже бы сошла.

Рене ничего не ответил.

Ласло вопросительно переводил взгляд с одного на другого. Потом пожал плечами и пошел за пилой и шваброй.

— Ну, уже ладно. — Йес Декер положил руку на плечо сына и сжал его. — Что ты хочешь сделать с этим следователем из Копенгагена?

Рене сунул сигарету в рот и закурил.

— Ты сможешь сегодня обойтись без Ласло?

Крылья Дюббельской мельницы не двигались, когда Элоиза проезжала мимо, и перед ее взором раскинулась широкая даль солнечно-желтых рапсовых полей, спускавшихся к заливу Сеннерборг. На земле, удобренной кровью, была рассыпана горстка вилл с выбеленными стенами и черной глазурованной черепицей на крышах, блестевшей на солнце, как свежеотчеканенные монеты.

Приближаясь к дому, Элоиза сбавила скорость. Она медленно проехала въезд на территорию и посмотрела на почтовый ящик.

«Маллинг», прочитала она.

Она проехала еще двадцать метров вперед по дороге и, держась за руль, заглушила мотор и положила руку на открытое окно, глядя в сторону поместья.

Сердце билось так сильно, что она чувствовала пульс в кончиках пальцев.

На подъезде к дому стояли два черных внедорожника, а несколько окон-дверей в эркерах на втором этаже дома были открыты. Занавески песочного цвета легко развевались на ветру.

Кто-то должен был быть дома.

Элоиза заметила качели на ветке большого дуба в саду и ощутила тяжесть на сердце. Она прекрасно понимала, что ей будет тяжело видеть Томаса в этой роли. Чьего-то отца. Чьего-то мужа. Но семь лет — это долгий срок, а чувства угасают. По крайней мере, так она говорила сама себе по дороге сюда.

Теперь она уже не была в этом так уверена.

Что-то внутри нее затрепетало, когда входная дверь открылась, и по лестнице быстрыми шагами спустилась женщина со светлыми волосами до плеч. Она была в длинном белом облегающем платье до щиколоток. Одной рукой она придерживала свой большой живот, выделявшийся под эластичной тканью, а в другой несла спортивную сумку.

Она положила сумку в багажник одного из джипов, повернулась к дому и хлопнула в ладоши.

— Давайте, ребята, надо поторопиться, если мы хотим успеть. Игра начинается через полчаса!

Через открытую входную дверь послышались детские голоса, и на лестницу вышли два светловолосых мальчика-близнеца в футбольной форме, смеясь и толкая друг друга локтями.

Позади детей показался еще один человек, и Элоиза перестала дышать.

Его лицо теперь больше обращало на себя внимание, чем она помнила, линия подбородка стала более четкой. Волосы тоже выглядели по-другому. Когда он был моложе, они росли беспорядочно темными, непослушными вихрами. Теперь они были коротко, аккуратно подстрижены и почему-то придавали ему более приятный вид. Более взрослый.

Элоиза ошибалась.

Время ничего не изменило.