Дэвид Кроу - Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

Но стул приподнялся вместе с ней, и рвущаяся ткань платья издала протяжный треск. Мисс Брезина стала поворачиваться, как корова на льду, и стул последовал за ней.

Весь класс захохотал. Даже Гилберт усмехнулся и показал мне поднятые большие пальцы. Мисс Брезине не пришлось спрашивать, кто это сделал. Она оторвала от себя стул, подхватила оторванный подол платья пухлой рукой, а второй вцепилась мне в локоть.

— Я знаю, что мистер и миссис Кроу не читали того письма, что я передала через тебя. Я позвоню миссис Кроу и все ей расскажу, включая твою сегодняшнюю выходку. По-твоему, это очень смешно?

Именно так я и думал — и мои одноклассники тоже. Когда я зашел в столовую, Генри крутился между столов, изображая мисс Брезину. Подражая звуку рвущегося платья, он тарахтел губами и клялся, что видел ее голую ляжку — как у бронтозавра.

Мисс Брезина наверняка собиралась нажаловаться Моне, но я решил больше об этом не думать. Все равно Мона не в силах сделать нашу жизнь еще хуже. К тому же отец наверняка оценит, как ловко я подделал его подпись.

В тот вечер я, зайдя в кухню, обнаружил на ватмане две новые записи: «подделка письма» и «платье Брезины».

Мона застала меня разглядывающим их.

— Мы с твоим отцом не получили письма от мисс Брезины. Сегодня днем она занесла мне его самолично в госпиталь и рассказала, что ты натворил. У тебя есть объяснение?

Я хотел сказать, что ненавижу ее и ее фашистские правила и что буду пользоваться любой возможностью, чтобы посмеяться над идиотами в Форт-Дефайнс, включая ее, но промолчал.

За ужином Мона положила письмо отцу на тарелку. Он уже слышал о том, что я натворил днем. Отец поднял письмо в воздух и стал рассматривать идеально подделанную подпись.

— Ты был бы чертовски хорошим фальшивомонетчиком!

Он широко улыбнулся, бросая на меня взгляд из-за листа бумаги.

— Даже ребята в Сан-Квентине могли бы у тебя поучиться.

Он положил письмо обратно на стол.

— И какая рожа была у этой старой жабы, когда она поняла, что ты приклеил ей задницу к стулу?

Я медленно приподнялся, придерживая руками стул, и изобразил неловкое движение мисс Брезины и возмущенное выражение на ее лице. Как Генри, я фыркнул сквозь сжатые губы, имитируя звук рвущегося платья. Мы с отцом рассмеялись — он даже громче, чем я.

Мона, игнорируя отца, сверлила меня взглядом.

— То, что ты сегодня натворил, непростительно, — заявила она. — Бедняжка пыталась просто тебе помочь.

Я сел обратно, все еще хихикая.

— Я знал, что отец не станет ругаться. Раньше он никогда не обращал на такое внимания.

Возмущенно ахнув, Мона подскочила, костистыми пальцами ухватила меня за плечо и поволокла к ватману на кухне.

— Следующие два месяца ты под домашним арестом! Никаких отлучек, кроме как на развоз газет. Ты заплатишь мисс Брезине за порванное платье из своих чаевых и извинишься перед всем классом.

Но прилюдное извинение стало лишь еще одним поводом повеселиться, потому что все вспомнили, как смешно мисс Брезина выглядела в тот момент, и сидели, едва сдерживая смех. Главное было, чтобы не расхохотался Генри, потому что я всегда заражался от него, но он справился.

Моя ненависть к Моне росла. В приступе ярости я сунул ей в сумочку «вишневую бомбу», когда она сама была в ванной. Отец с Моной кинулись в спальню и обнаружили там облако черного дыма и коричнево-белые конфетти, в которые превратились ее сигареты «Бенсон и Хеджес». У отца тут же выпучились глаза, он выдернул из штанов ремень и по коридору поволок меня в мою спальню.

— Какого черта ты устроил? — орал он.

— Это вышло случайно!

— Случайно? Не смей мне врать! И не надо тут умолять, выворачиваться и плакать, ты, мелкий ублюдок! Я все дерьмо из тебя сейчас выбью!

Отец изо всей силы принялся лупить меня по ягодицам и ляжкам. Он махал и махал ремнем, пока не устал — похоже, та порка была рекордной. Ниже пояса у меня не осталось живого места.

Но боль меня не остановила. Я тут же начал обдумывать, как снова напакостить ей, чтобы не попасться. Кидать ей в сумочку «вишневую бомбу» было глупо. Эмоции взяли надо мной верх.

— Терстон, я знаю, что ты против телесных наказаний, — говорила потом Мона отцу, — но только так можно сделать твоего сына сознательным взрослым человеком. В будущем он скажет тебе спасибо.

Моне нравилось, когда отец, по ее наущению, выплескивал свою агрессию, избивая нас. Я ненавидел ее всей душой, и с каждым днем эта ненависть становилась все сильнее.