Дэвид Кроу - Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

На следующий вечер отец повел нас четверых к Моне домой: в такую же квартиру, как наша. На проигрывателе у нее стояла пластинка с оперной музыкой, а мебель была куда лучше, чем нам приходилось видеть. На стене даже висела картина с пляжем в Северной Каролине и домом ее родителей.

Когда мы вошли в квартиру, она не улыбнулась и не взглянула на нас. Просто отступила в сторону и махнула головой в сторону гостиной. Лонни присела на краешек жесткого оранжевого кресла, а мы, остальные, пристроились на диване того же цвета, словно деревянные солдатики.

Отец скрылся в кухне, а Мона осталась стоять перед нами. Прищуренные зеленые глаза, суровое лицо и тощая, костлявая фигура придавали ей сходство с надзирательницей из концлагеря, как в фильмах о Второй мировой войне.

— Я люблю вашего отца, — холодным тоном заявила она. — Мы будем одной командой. Вы должны следовать моим правилам. Теперь я — ваша мать. Вам нужна строгая дисциплина, и я вас к ней приучу.

Она прошлась туда-сюда по гостиной, словно собираясь с мыслями, чтобы продолжить свою речь.

— За нарушение правил будут назначаться наказания. Я повешу на стене таблицу, куда буду записывать наказание и дату, на которую оно назначено.

Не сказав больше ни слова, она последовала за отцом в кухню. Видимо, это означало команду «вольно».

Все надежды на то, что наша жизнь станет лучше, развеялись как дым. Они с отцом собирались пожениться в следующие выходные в Гэллапе и провести брачную ночь в отеле «Шалимар», где отец с Вэнсом некогда охотились за упругими мексиканскими попками.

— Может, она просто волнуется и хочет, чтобы мы ее слушались, — прошептал Сэм.

— Пускай и правда кто-нибудь установит для нас правила, ведь хорошо же иметь маму, да еще такую, с которой отец будет счастлив.

— Да он ни с кем не будет счастлив, — ответил я. — Она не улыбнулась нам, не обняла. У нее глаза как ледышки, и она так нервно хихикает, словно хочет что-то скрыть.

Я поднялся и скрестил руки на груди.

— Дело плохо.

Сэм посмотрел на Салли — она, нахмурившись, сидела рядом с ним.

— Мона училась в колледже и все такое, — сказал Сэм нашей младшей сестричке.

— Все будет хорошо.

— Я рада, что выпускаюсь через два года, — заметила Лонни.

Я не винил ее за то, что она хочет как можно скорее уехать из дома. Но нам, остальным, предстояло прожить тут еще очень долго.

Мона почти не открывала рот во время нашего первого семейного ужина. Собственно, все мы сидели молча, пока она неодобрительным взглядом рассматривала нас. Лонни и Салли даже не ели, а просто гоняли еду по тарелке.

Когда отец проглотил последний кусок, Мона сказала нам, что пора убирать со стола.

— У меня заготовлены наказания за все ваши проступки, — заявила она, пока мы носили тарелки в раковину. — Вы как беспризорники, которых воспитывали в приюте. Но вскоре это изменится.

На следующий день после того, как Мона переехала к нам, она собрала меня, Сэма и Салли на кухне.

— Хочу вам кое-что показать.

На стене возле холодильника она прикрепила большой лист белого ватмана с нашими именами, выведенными красным фломастером.

— Здесь я буду записывать наказания и их даты. Список обновляется ежедневно.

На следующее утро Мона снова вызвала нас на кухню. Под именем Сэма на листе наказаний было написано: «Не почистил зубы — прием рыбьего жира». Сэму пришлось проглотить большую ложку этой дряни. Рыбий жир походил на машинное масло и вонял мокрой псиной.

Оставшуюся часть лета правила Моны множились, как и наказания, включавшие, к примеру, мытье рта хозяйственным мылом за неповиновение, порку от отца за то, что мы не называем Мону мамой, или стояние в углу за пререкания.

В день начала занятий в школе Мона вошла к нам в спальню, когда пора было ложиться. Она посмотрела на Сэма и сказала:

— Ты тупой. Ты не вынес мусор, поэтому будешь спать с ним. Может, в следующий раз не забудешь.

Следом за ней появился отец с металлическим мусорным баком, обычно стоявшим на улице у порога.

— Ложись в постель, Сэм, — скомандовал он.

Мой брат отвернул плед и забрался под одеяло. Сначала он рассмеялся, когда отец снял крышку с бака, но тот резким движением вывалил брату на постель кофейную гущу, яичную скорлупу, жир со сковородок, картофельные очистки, мясные обрезки и грязные салфетки. Вонючая серая жижа со дна бака полилась на простыню. Смех Сэма оборвался.

Я стиснул зубы при виде такого унижения. Гнев во мне был сильнее, чем любые другие чувства, которые я до этого испытывал. Как они могли придумать такое отвратительное наказание? Мона что, садистка?