Дэвид Кроу - Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

Я весь спекся и устал, и мне хотелось скорей оказаться дома.

По пути домой, не доезжая до Уиндоу-Рок, отец внезапно резко затормозил. Перед нами находился Хейстек — гряда красных каменных холмов, а на обочине дороги — пикап с номерами БДИ, сплющившийся гармошкой от удара о скалу. Отец сказал, что водитель, видимо, притормозил после работы в Навахо-Инн и задержался там слишком долго.

Как сотрудник службы безопасности отец занимался всеми происшествиями на территории резервации, в том числе ДТП с участием автомобилей бюро.

— Судя по состоянию пикапа, — пробормотал он, — парень уже в краях счастливой охоты — туда попадают все пьяницы, покинув юдоль земную.

Он щелкнул языком, довольный тем, как красиво выразился, и открыл дверцу машины. Я собрался вылезать следом за ним.

— Сиди здесь, — приказал он, вытаскивая ручку из бардачка. — Тебе это видеть ни к чему.

Отец достал с заднего сиденья планшет с документами, пустой бланк и нитяные перчатки.

Я высунулся в окно, чтобы посмотреть, но ничего не сумел разглядеть. Еще пара секунд, и любопытство пересилило — я выбрался наружу.

Подкравшись к отцу сзади, я увидел следы крови, напоминающие узор паутины, у переднего колеса. Окровавленный торс в клетчатой рубашке торчал из лобового стекла, как безголовое пугало. Вокруг него, громко жужжа, вились мухи.

Отец присел на корточки перед оторванной головой с разбитым носом и фиолетовыми щеками. Черная длинная косичка свисала над правым ухом.

Темно-карие глаза уставились мне в лицо.

Мой мозг не мог переварить увиденное. Рвота подкатила к горлу, меня вывернуло наизнанку. Внутри все тряслось. Я вытер рот краем пропотевшей футболки.

Отец поднялся.

— Я же тебе сказал сидеть в машине. А ну, лезь назад и жди меня. Мне надо заполнить документы.

Несколько минут спустя он открыл водительскую дверь, бросил планшет на заднее сиденье, а потом вернулся к пикапу и за косичку поднял оторванную голову с земли. Она висела, словно мяч на веревке. Отец положил голову в кузов разбитого автомобиля.

В горле у меня пекло, рот был испачкан рвотой. Я закашлялся, и отец протянул мне бутылку с водой.

— Сделай глоток, прополощи рот и выплюни. Потом попей, чтобы прочистить глотку.

Он раздраженно фыркнул:

— Давай же, соберись!

Отец вырулил на шоссе, развернулся и подъехал к Навахо-Инн, одинокому убогому бару у обочины. Пьяницы толкались у дверей; кто-то валялся на парковке, а двое мужчин лежали ничком прямо на шоссе. Уличных фонарей там не было, и местные в темноте могли их раздавить.

— Алкоголизм у навахо — настоящая трагедия.

Отец окинул взглядом парковку и покачал головой.

— Продажа алкоголя в резервациях — государственное преступление. К примеру, этот парень — он же погиб, когда ехал домой, набравшись до потери памяти. Этот самый бар находится всего за полмили от резервации и от границы с Аризоной, и он продает больше всего спиртного во всем штате. Мексиканцы, которые в нем заправляют, фактически убивают людей. А навахо поддерживают их в этом. Те всю дорогу хохочут, когда отвозят выручку в банк.

Двое индейцев, обнявшись, вышли из бара. Они опирались друг на друга, чтобы не упасть.

— Водитель, наверное, даже не понял, что произошло, — продолжал отец. — В любом случае это лучше, чем до смерти замерзнуть на парковке или погибнуть под колесами, когда тебя переедут в темноте.

Он повернулся ко мне.

— Половина докторов наук в Америке изучает алкоголизм у индейцев, но ничего не меняется, потому что никому нет дела. А ты еще беспокоишься насчет инструментов!

Он расхохотался.

— Ладно, поехали домой. Надо как следует подкрепиться — у нас сегодня был отличный день!

Когда отец делал что-то незаконное, он обязательно рассказывал истории, оправдывавшие его поступки и делавшие их приемлемыми — например, как мексиканцы убивают навахо своим виски, а белые захватчики отнимают земли у индейцев и запирают их в резервациях. Он называл это «суровой справедливостью», которая подразумевала, что надо бить гадов — они это заслужили. Но в большинстве случаев получалось, что я тоже — такой гад.

Той осенью, в пятницу, наигравшись с Томми в догонялки возле его трейлера, мы с братом вернулись на ужин домой и застали Лонни, Салли и отца сидящими за кухонным столом. Отцовский голос разносился по всему дому:

— Проклятые ублюдки! Я явлюсь к вам в школу и надеру им задницы!

Салли, хоть ей и было всего шесть, слушала практически все наши разговоры. Сейчас, пока отец возмущался, она сидела, уперев локти в стол и положив сверху подбородок, и впитывала каждое слово. Лонни что-то пробормотала, отодвинула стул и прошла мимо нас с Сэмом на улицу с глазами, полными слез. Завелся мотор «Рамблера», и машина вырулила на дорогу.