Дэвид Кроу - Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

Больше в драки я не ввязывался.

Тем летом мы с Сэмом частенько убегали далеко в холмы. Выглянув в окно, чтобы убедиться, что старших парней из хоганов и трейлеров поблизости нет, мы бросались на улицу, набивали карманы камнями, чтобы отгонять собак, и бежали. Мы играли в салки или гонялись за змеями и ящерицами, а иногда купались в ручьях.

Порой нас догонял брошенный кем-то камень или петарда, а то и бутылка из-под кока-колы ударяла в голову. Это означало, что мы потеряли бдительность — надо было всегда смотреть в оба, чтобы не попасться преследователям. Постепенно я научился отлично выслеживать их, несмотря на плохое зрение и слух.

Теперь мы с отцом ездили по его делам практически каждую субботу.

— Нам надо за покупками, — говорил он после завтрака, используя свою кодовую фразу, означавшую «украсть и продать». Лонни, Сэм и Салли понятия не имели, чем мы занимаемся.

Однажды жарким июльским полднем, когда мы с ним сидели в машине, отец сказал:

— Поедем с тобой реквизировать инструменты у Богатого Дядюшки Игги из Шипрока.

Это была типичная отцовская шуточка — новая расшифровка аббревиатуры БДИ, — демонстрировавшая, что расхищать имущество Бюро по делам индейцев — обычное дело. Мы стали ворами, и я чувствовал себя грязным из-за того, что помогаю ему. Мне и так приходилось постоянно выслушивать, как несправедливо мир обошелся с ним и с его родителями-краснокожими.

Притормозив на заправке, чтобы залить бензин в наш седан, отец выехал по Кит-Карсон-драйв на Индейское шоссе 12 и покатил к складу БДИ. Он всегда знал обо всех новых поставках. Поскольку склады были рассыпаны по всей резервации, мы могли прокататься с ним целый день.

Почти час мы ехали в молчании; я наблюдал за тем, как земляные кукушки разбегаются от нас по пустыне. Внезапно отец без предупреждения свернул на обочину двухрядной дороги. Сначала я решил, что у нас какая-то поломка. Температура перевалила за тридцать градусов, горячий воздух волнами поднимался над асфальтом. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась холмистая пересушенная равнина.

Отец вылез из кабины и открыл багажник. Он достал оттуда два полотенца, бутылку с водой, пластиковую миску и кусок вяленой говядины.

— Иди за мной, — сказал он.

Мы отошли от дороги ярдов на двести; солнце нещадно пекло нам головы.

— Видишь койота?

Отец кивнул в сторону несчастного создания, лежащего на земле в нескольких футах впереди.

— Попался в капкан навахо.

Он протянул мне бутылку, миску, мясо и одно из двух полотенец, а вторым обернул левую руку.

— Держись у меня за спиной и не дергайся.

Он подобрался к койоту, взял у меня полотенце, обвязал животному морду и медленно приподнял ему голову. Левой ногой и правой рукой он разжал капкан, высвободив туго сжатую пружину и острые стальные зубья. Я поразился его силе. Койот потряс раненой лапой, почти перерубленной пополам, и зарычал.

— Налей воды в миску и положи мясо рядом.

Отец не отрывал от койота глаз.

— Теперь медленно отойди и встань за мной.

Он осторожно опустил голову зверя и развязал полотенце. Койот оскалил зубы и снова зарычал, провожая нас глазами. Когда мы остановились, отойдя от него шагов на тридцать, он опустил голову, полакал воды и вгрызся в говядину. А потом побежал прочь, в пустыню, и скрылся из виду.

— Лапа у него заживет, — сказал отец мягко, разматывая полотенце с руки. — Не думаю, что он долго пробыл в капкане. Ребра у него не торчали, и силы еще остались.

На мгновение он примолк.

— Я всю жизнь освобождал койотов из капканов. Они ведь не делают ничего плохого — им просто надо есть, как любому животному. Навахо не правы, что ловят их. Это жестоко. Они умирают медленной, мучительной смертью. Я буду отпускать их всех, сколько бы мне ни попалось.

Отец всегда больше сочувствовал животным, чем людям. Я почти ревновал к этому несчастному койоту. Почему отец не проявлял такой же заботы к собственным детям и их матери?

Я прищурился и поглядел на Шипрок, горный кряж, возвышающийся на горизонте. Эвелин рассказывала мне, что это гигантская священная птица, некогда перенесшая народ навахо с холодного севера на их земли в Нью-Мексико.

Отец отпил воды из бутылки и покосился на меня.

— У навахо есть куча легенд про эту скалу, но на самом деле это останки древнего вулкана. Больше двадцати миллионов лет назад, в поздний олигоцен или ранний миоцен, тектонические плиты под нами сдвинулись, и лава прорвалась сквозь земную кору. Расплавленная каменная масса взломала слои песчаника и вытекла на поверхность, а потом затвердела. Верхние слои уничтожила эрозия, остался только этот кряж.