Дэвид Кроу - Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

Доктор Дэвис поднял телефонную трубку, но жестом показал мне остаться. Глэдис вернулась к себе за стол, а я уставился на бланк, где надо было коротко написать о себе. Но что именно?

Я взял ручку со стола доктора Дэвиса и начал так: «Большое спасибо, Монтгомери-колледж! Без тебя я занимался бы физическим трудом до конца своих дней». Я поглядел на текст и все перечеркнул. «Я решил поступить в Монтгомери-колледж, чтобы продолжить образование». Это я тоже вычеркнул. «Я хочу учиться в Монтгомери-колледже, получить докторскую степень и сделать блестящую карьеру». Больше ничего не пришло мне на ум.

Когда я протянул Глэдис свое исчерканное заявление, она с отвращением поморщилась и вернула его мне.

— Вы не могли бы также вписать сюда ваше полное имя, адрес и номер телефона? Или это для вас слишком большое беспокойство?

Я заполнил пропущенные строки, она дождалась, пока доктор Дэвис закончит телефонный разговор, и сообщила ему, что с заявлением мы разобрались.

— Прошу, поставьте на него штамп «Принят», Глэдис, и давайте запишем нашего юношу на необходимые предметы. Сообщите преподавателям, что я буду признателен им, если они включат его в свои списки. И, Дэвид, загляните ко мне, прежде чем отсюда уйти.

Глэдис поправила на носу очки и, нахмурившись, поглядела на меня.

— Вы уже выбрали предметы, которые хотите изучать? Естественно, нет. Вы явились совершенно неподготовленным. И наверняка даже не читали ознакомительную брошюру, не правда ли?

— Нет, но я заплатил пошлину за обучение.

— Это единственное, что вы сделали правильно. Не будь у доктора Дэвиса такое большое сердце, вы сейчас стояли бы на улице и думали, как вообще попасть на учебу.

Она прищурилась на меня так, будто я — обычный мошенник, недостойный ее помощи, что, в целом, было чистой правдой. Сделав несколько телефонных звонков, Глэдис протянула мне мое расписание.

— Еще никто не заходил в эту приемную, даже не подав заявления на обучение, и не выходил отсюда с готовым расписанием занятий.

— Спасибо, — улыбнулся я в ответ. — Я сразу почувствовал себя здесь как дома.

Она отмахнулась, не оценив мой сарказм. Я сунул голову обратно в кабинет доктора Дэвиса, и он указал мне на стул перед своим столом.

— Итак, Дэвид, расскажите мне немного о себе.

Я посмотрел в его добродушное лицо. Что мне рассказать? Да и поверит ли он?

— Мой отец сидел в Сан-Квентине, — заявил я, и брови доктора Дэвиса взлетели вверх. Я поведал ему о Джордже и о том, как мы скрывались в индейской резервации.

— Никому нет дела до того, что ты натворил, если ты соглашаешься работать там. Потом наша мать сошла с ума — а может, она всегда была сумасшедшей. Отец потерял работу в страховой компании, мы разорились и бросили маму, а мне едва не отстрелил задницу пьяный старик-навахо.

Рассказывая, я загибал пальцы.

— Мы жили на чемоданах, и, кстати, восемнадцать мне исполняется только в воскресенье.

— Как же вы попали в школу Уолтера Джонсона?

— Вообще-то случайно. Отец собирался проработать в главном управлении БДИ в Вашингтоне всего полгода, и большую часть моей старшей школы мы кочевали между Форт-Дефайнс и Северной Каролиной, где у мачехи живут родители. Я пропустил почти год занятий. Благодаря моему тренеру, Чонси Форду, в школе Уолтера Джонсона мне все-таки выдали диплом. Но я ничего не сдавал. Без его помощи — и без вашей — я бы всю жизнь заливал бензин, подрабатывал кэдди или вкалывал на стройке. Вы дали мне шанс — спасибо вам!

— Я не уверен, что все правильно понял, но вы — желанный гость в моем офисе в любое время. Определенно вы знаете, как меня найти.

Он поднялся и, обойдя вокруг стола, снова пожал мне руку.

— Судя по тому, что я увидел и услышал, вы тут не пропадете. Добро пожаловать в Монтгомери-колледж, Дэвид Кроу.

В следующие два года я сменил несколько квартир и редко виделся с родными. Я много трудился, чтобы получать приличные оценки, и подрабатывал в гольф-клубе и других местах. Временами у меня оставалось не больше доллара на еду, я с трудом набирал денег на квартплату, а мой «Рамблер» ездил практически на святом духе.

К тому же зрение у меня продолжало ухудшаться. Окулист сказал, что единственный способ скорректировать мою сильную близорукость и астигматизм — заказать специальные очки «Цейсс» из Германии. Но каждое стекло стоило пятьсот долларов — неподъемная для меня сумма. Я попросил его сделать мне дешевые очки для чтения, а на людях обычно появлялся в контактных линзах. Очки оказались такие толстые, что я смотрел словно в телескоп, а контактные линзы натирали, как наждачная бумага. Глаза у меня болели с той минуты, как я просыпался, и до позднего вечера, когда я наконец засыпал.