Эмма Стоунекс - Смотрители маяка

На маяке курение — не просто привычка. Это две с половиной минуты времени, которое принадлежит только тебе. Покой на душе и на сердце. А что потом? Ждать лодку, просить, чтобы быстрее приехали, но без сигарет проходят целые дни, тянутся часы, а море играет с нами злую шутку, с крошечными людьми и их крошечными желаниями.

Потом Артур нашел пачку. Если бы это был Билл, он оставил бы ее себе, потому что сигареты — это не банка сардин, ими необязательно делиться. Но ГС клал одну сигарету каждому из нас на стол — ровно по штуке в день на нос, и предвкушение этой сигареты было божественным. Мы втроем курили по вечерам после ужина в тишине, шелестела бумага, из губ доносилось мягкое «пф-ф». Ни одна сигарета до или после не была такой прекрасной.

Меня будит ночной кошмар, а может быть, это мокрые от пота и сбившиеся в комок простыни. Мне снилось, что я ползу между несуществующими плоскостями, а потом мои мышцы подвели меня, я упал и проснулся.

Где-то на заднем фоне, в отдалении, слышалось «тук-тук», сверху или снизу — я не мог понять, но я почувствовал, что здесь есть кто-то еще, потому что у Билла и ГС другие голоса, они не такие хриплые и ворчливые, как обычно.

Я пытаюсь сесть. Моя спина отклеивается от мятой простыни. Кровь устремляется к голове. Мне больно, и я снова ложусь.

Желудок пустой, но при мысли о еде меня тошнит. При мысли о конфетах, которые передала Биллу жена, меня тошнит. Глаза болят, локти, колени — все места, где есть что-то круглое в круглой впадине. На полу стоит ведро. Не знаю, когда я пользовался им в последний раз и когда его выносили.

Может, они позвали доктора. Мне нужен доктор. Но это не доктор, никого нет; я мечтаю о том, чтобы выйти на смотровую площадку подышать свежим воздухом, который выдует из меня болезнь, но я не могу попасть туда. Я не смогу встать, и это желание ощущается как жажда, настоящая жажда потребности выйти, это как вода, которую надо выпить или я умру. Что, если я умру?

Когда я снова просыпаюсь, ужасно холодно. Стена влажная и ледяная. Я натягиваю на себя простыню и одеяло, и они тоже ледяные.

Мне снится странный, омерзительный сон, от которого горько на языке. Я снова в том месте, иду, впереди еще один дом. Я вижу его не таким, каким он был в реальности, а изменившимся. Кривым. Мой друг Редж идет следом за мной, остальные тоже, я их не вижу, но чувствую, слышу шорох их курток…

«Давайте вернемся. Не будем это делать».

Но сон продолжается, меня никто не слышит, лает собака. Я вижу ее зубы и черные десны и сочащуюся слюну, когда она рычит.

Кровь и мех, тонкий детский крик. Мой друг остывает у меня на руках.

Окно в спальне — серый непрозрачный квадрат, и я думаю о букве Т — тумане.

Три голоса.

Мне нужна вода. Я думаю, что если приду на кухню, то увижу себя рядом с ГС и Биллом, мы сидим, курим и играем в карты, и голос, который я слышу, — мой собственный, а тот я, который думает об этом, он не участвует в разговоре. Он невидимый. Мертвый. Умер во сне.

Но спустившись на кухню, я вижу не себя. Это огромный мужик с серебристыми волосами.

— Ты вовремя, — говорит Артур.

— Чертовски вовремя, — говорит Билл.

Огромный мужик с серебристыми волосами не говорит ничего, только смотрит на меня и улыбается.

— Я справлюсь. Как бы там ни было. Если они погибли, я справлюсь с этим. Это лучше, чем неведение. Вы бы нам сказали, правда? Если бы что-то выяснили, вы бы сказали нам?

— Мы знаем, как вам тяжело, миссис Блэк.

Лучше бы они это не говорили. Откуда им знать? Мысль, что она больше никогда не увидит Артура, была странной и непостижимой — как книга с пустыми страницами, запасной путь поезда, лестница в том месте в темноте, где ты думала, она есть, но ее нет. 2 января. Утро вторника. Одиннадцать сорок пять.

Четыре дня, как они пропали. Когда Хелен видит в окне гостиной «Деву», у нее возникает странное ощущение, будто она наблюдает за несущейся машиной, за рулем которой никого нет.

— Вы можете предположить, миссис Блэк, что случилось с вашим мужем?

Следователи сидят напротив, гонцы с плохими новостями, с отсутствием новостей, с ничем. Временами ей кажется, что это непостижимая и загадочная игра, ведущаяся из озорства или от скуки, чтобы посмотреть, что будет, если встряхнуть этот берег и посмотреть, когда эти неуклюжие люди обнаружат их, коварных ящериц на скале.

— Не знаю. Это какая-то бессмыслица. Люди же не исчезают просто так. Правда?