Шарлотта Линк - Дом сестер

По его глазам она поняла, что сейчас его все это вообще не интересует.

«Джордж — твой сын, — подумала она со злостью, — он не должен сейчас замыкаться в себе».

— Речь не идет о каком-то веселом празднике. Это совершенно исключено. Но нам надо сделать индейку и украсить дом. Мама… она очень этого хотела бы.

— Делай все, что считаешь нужным, — сказал Чарльз.

Фрэнсис подавила в себе вздох. Виктория, продолжающая беспрерывно рыдать. И Чарльз, который, словно старый больной человек, сидит в кресле, проявляя полное равнодушие. Как Джордж мог здесь поправиться?

Некоторое время оба они молчали. Во всем доме не было слышно ни звука, лишь негромкое потрескивание поленьев в камине нарушало тишину. Фрэнсис не могла вспомнить, когда в Уэстхилле было так тихо. Лаяла собака, Морин все время что-то напевала, Чарльз без конца рассуждал о политике, Виктория бегала вверх и вниз по лестнице, Джордж то и дело заглядывал в кухню, пытаясь выманить у Аделины что-то съедобное, та ругалась, а бабушка Кейт, которая таинственным образом была в курсе всего, что происходило вокруг, присоединялась к Аделине. Где-то хлопала дверь, кто-то спотыкался о лежащие на полу предметы… Дом был полон голосов, смеха, а иногда и серьезных ссор.

Эта могильная тишина, которая теперь царила в доме, была противоестественной. Она не соответствовала тому, что здесь всегда происходило, была тяжелой и давящей. У Фрэнсис опять возникла потребность вскочить и распахнуть окно, но она сдержала себя. Возможно, это не понравилось бы отцу.

— Она была моей жизнью, — неожиданно сказал Чарльз. Это прозвучало так искренне, что Фрэнсис вздрогнула. — Она была моей жизнью, — повторил он тихо. — А теперь все кончено.

В желудке Фрэнсис опять возник спазм, но на сей раз дело было не в алкоголе.

— Не все кончено, — сказала она. — Ты не один. У тебя есть мы. Виктория, Джордж и я. Мы тоже часть тебя и твоей жизни.

Боль сделала отца бесчувственным.

— Вы — не часть моей жизни, — сказал он, — вы идете своей дорогой.

— Это вполне естественно. Но мы принадлежим друг другу.

Он ничего на это не возразил, но его молчание говорило больше, чем слова.

Фрэнсис подалась вперед.

— Отец, если ты не можешь простить мне то, что я была в тюрьме и что тебе пришлось меня вызволять, то я уже ничего не смогу изменить. И уж точно не буду просить тебя о прощении. Но для твоего же блага тебе не следует сейчас отвергать своих детей. И ты должен простить Джорджа — если ты все еще думаешь, что он совершил такую ошибку, сделав выбор в пользу Элис. Он сражался за нашу страну. В том числе и за тебя. Он заслужил, чтобы ты принял его с распростертыми объятиями.

— Я ничего о нем не знаю.

— А ты хочешь что-то о нем знать?

— Нет.

Фрэнсис порывисто встала.

— А я много знаю о нем, — сказала она резким голосом. — Я была там, во Франции. В лазарете, где лежал Джордж. Сразу за линией фронта. Я узнала, что такое война, в непосредственной близости, и иногда задаюсь вопросом — как может человек продолжать жить после этого ада. Мужчины гибли там как мухи. Умирали на руках врачей. Кричали и стонали, истекая кровью. Некоторые умоляли, чтобы их пристрелили. Кто-то терял рассудок. Я это видела. Я знаю, о чем говорю.

Она сделала паузу. Лицо Чарльза оставалось неподвижным.

— Джорджу нужна твоя помощь, — настойчиво продолжала Фрэнсис, — он больной человек. Если ты сейчас дашь ему понять, что он один, то, возможно, Джордж никогда не поправится.

Все время, пока она говорила, отец смотрел мимо нее. И только сейчас он поднял на нее глаза.

— Речь идет не о прощении, а о том, что у меня нет сил о ком-то заботиться. Мне самому нужен кто-то, на кого я мог бы опереться. — Он поднялся с кресла, подошел к окну и стал всматриваться в темноту. Затем пробормотал: — Как хорошо, что у меня есть Виктория. Она — моя опора.

У Фрэнсис перехватило дыхание. Неужели он сказал это всерьез? Кукла, которая все время причитает и уже несколько дней беспрерывно скулит? Как, интересно, она может быть опорой?

— Виктория? — переспросила она скептически. Но Чарльз, похоже, не собирался вдаваться в объяснения; он молчал, продолжая всматриваться в ночь.

«Конечно, она всегда делала то, чего от нее ждали, — подумала Фрэнсис, — чего он от нее ждал. Она предсказуема для него, и поэтому отец чувствует себя с ней уверенно».

Она старалась подавить в себе злобу. Ей казалось неправильным в день похорон Морин испытывать чувство ненависти к своей сестре. Но, без сомнения, это чувство было; оно родилось уже давно и не стало меньше — даже из-за вины, которая лежала на ней из-за ее аферы с Джоном.