Энн Рул - Убийца рядом со мной. Мой друг – серийный маньяк Тед Банди

Камеры, казалось, были устремлены куда-то чуть повыше моего носа, и я услышала тихий голос Тома с южным акцентом, задающий мне вопрос. Я отрицательно покачала головой. Я не могла говорить.

Мы увидели, как огни вокруг тюрьмы вдруг почти погасли, и казалось, это длилось очень долго, затем они вспыхнули вновь с прежней яркостью. В толпе, ожидавшей вокруг тюрьмы, послышалось глухое бормотание, за которым последовали ликующие восклицания.

Ровно в семь часов утра дверь в «комнате смерти» распахнулась. В нее вошел суперинтендант тюрьмы Том Бартон. В сопровождении двух охранников за ним последовал Тед. На запястьях у него были наручники. Его быстро усадили на электрический стул и пристегнули ремнями.

По словам очевидцев, глаза Теда ничего не выражали. Возможно, результат долгой бессонницы или больших доз успокоительных. Или, может быть, потому, что он больше ни на что не надеялся и ничего больше не ожидал. Он посмотрел сквозь плексигласовую перегородку на двенадцать свидетелей, сидевших в черно-белых креслах. Узнал ли он их? Вряд ли. Некоторые ему были вообще неизвестны, других он не видел много лет. Среди них был детектив из Таллахасси Дон Пэтчен, были также Боб Декле и Джерри Блэр. Был там и Кен Робинсон, обнаруживший останки Кимберли Лич.

Ничего не выражающий взгляд Теда остановился на Джиме Коулмене и достопочтенном Лоуренсе, и он кивнул.

– Джим… Фред, – сказал он. – Я бы хотел, чтобы вы передали моей семье и друзьям, что я их очень люблю.

Бартону нужно было сделать еще один звонок. Он позвонил губернатору Мартинесу с телефона, находившегося там же, внутри «комнаты смерти». С непроницаемым выражением лица Бартон кивнул палачу в черном колпаке.

Никому не известно, кто исполнял обязанности палача, но один из свидетелей обратил внимание на густые загнутые ресницы. «Я думаю, это была женщина», – сказал он.

Я смотрела на телеэкран в Сан-Франциско. Освещение вокруг тюрьмы вновь почти погасло. Еще раз.

Затем какая-то плохо различимая фигура появилась в зеленом здании и широкими движениями помахала белым платком.

Это был сигнал, означавший, что Тед мертв.

Было 7:16 утра.

Откуда-то из-за тюрьмы медленно выехал белый катафалк. Толпы разразились приветственными возгласами и радостным свистом, глядя, как он набирает скорость. Власти боялись, что толпа может остановить и перевернуть его. Билл Фрейкс из «Майами Геральд» заснял это, – тот самый фотограф, которому удалось сделать единственный снимок Теда Банди, утратившего контроль над собой. Та фотография была сделана на процессе по делу Лич девятью годами ранее. Тогда Тед решил покинуть зал суда, но ему преградили дорогу, и внезапно его охватила неописуемая ярость. Это был Тед, потерявший контроль, тот Тед, которого видели его жертвы. Я всегда использую слайд с тем снимком в завершении своих семинаров, и у слушателей всякий раз перехватывает дыхание.

Но Тед Банди, прошедший к электрическому стулу сам, без всякого принуждения, полностью контролировал себя. Он умер так, как должен был умереть: не позволив присутствующим увидеть его страх.

Я полетела обратно в Сиэтл со съемочной группой «20/20» и в течение следующих двенадцати часов без перерыва на сон давала радио- и телеинтервью. Повсюду, куда бы я ни приходила, я видела видеозапись разговора Теда с доктором Джеймсом Добсоном. На этой видеозаписи Тед с желтовато-бледным утомленным морщинистым лицом с серьезным видом сообщал Добсону, что все его преступления вызваны порнографией и алкоголем.

Эта видеозапись преследовала две цели. Доктор Добсон полагал, что грязные картинки и выпивка подталкивали серийных убийц к совершению преступлений, и он добился того, что «главный» серийный убийца публично подтвердил его теорию. А Теду хотелось оставить некое наследство, которое бы состояло из его собственной мудрости и вины всего остального человечества. Он виновен – да, он этого не отрицает, но мы гораздо виновнее, потому что мы разрешаем продавать порнографию. Мы проходим мимо киосков и не требуем, чтобы подобная грязная литература немедленно конфисковалась и запрещалась. Каким бы усталым ни был Тед, говорил он превосходно, убедительно и самокритично. Он опускал голову и устремлял резкий взгляд в камеру, отвечая на вопрос Добсона о том, что случилось с ним.

– Это весьма актуальный вопрос… вопрос, над которым люди гораздо умнее меня будут размышлять еще много-много лет…

Тед демонстрировал располагающее смирение, говоря, что он не эксперт. И это говорил тот самый человек, который заявлял мне, Кеппелу, Арту Норману, Биллу Хагмайеру и многим другим, кто был готов слушать, что он и только он может давать экспертную оценку по проблеме серийных убийств и психопатологии. В данном же случае в беседе с Добсоном он просто осторожно и скромно высказывал свое мнение: